Последняя глава

Его физиономия отнюдь не украшала собою веранду или столовую, но он не причинял никому никакого вреда, а прочие пациенты не выказывали намерения перебраться из-за него в другое место. Инспектор Свендсен ценил его очень высоко за то, что тот мог иной раз помочь ему вечерком в ведении книг, а попозже составить маленькую партию в карты, когда кто-либо из гостей выразит на то желание.

Один за другим, санаторские пациенты были подвергнуты обсуждению и оценке, и адвокат остановился опять на миледи, супруге английского министра: онато как, недурно пока себя чувствует?

О, да. Доктор дал ей и мышьяковые пилюли для возбуждения сил, и порошки от бессонницы. Душевно она не совсем здорова. Доктор не раз был призван к ней и вынес известное впечатление от ее состояния: один раз как-то она была возмущена тем, что санаторский почтальон стоял перед ней в шапке, в другой раз она разгневалась из-за какого-то белья, вывешенного для сушки так, что но было видно из ее окон. Ни один из этих пустяков не был ведь таким важным событием, и больше не повторялся В общем же миледи была покладистым гостем, держалась особняком, гуляла всегда в сопровождении своей горничной и никого не беспокоила. Когда для доктора Эйена становилось затруднительным объясняться с ней, в беседу вступала переводчица, и все шло прекрасно. Эта норвежская девица мастерски переводила ее ответы. В общем же, большей частью, сама миледи вела разговор: она сказала, что это нижнее белье и эти простыни на веревках прямо-таки заставят ее поседеть. В другой раз как-то при случае она объяснила, почему она лежит в постели до обеда. Это потому, что утренний свет положительно резал ей глаза, что-то резкое, кричащее есть в нем. О, это так жестоко! «Вы представьте себе только, доктор, утро после бала: прелестный вечер, знойная, опьяняющая ночь и — проснуться на утро при дневном свете».

— Что касается общего состояния ее здоровья, то она сама вполне сознает, что оно в упадке. Она переутомлена, но она отнюдь не собирается умирать. Она улыбается, говоря: «Умереть? — это так непохоже на меня».

— Интересовалась она музыкой? — спрашивает адвокат.

— Напротив того, она совсем не пожелала музыки. Не в том смысле, чтобы она хотела запретить другим гостям наслаждаться музыкой. Но когда пианист Сельмер Эйде спросил было у нее, не пожелает ли она какого-либо особого сорта музыки, например, прослушать что-либо из произведений дворянина и англичанина Сюлливана, то получил в ответ, что она совсем не желает музыки. Так что в таком случае Сельмеру Эйде нечего здесь делать больше, — заключает доктор. — И этот Эйде, нужно сказать, бродит теперь здесь крайне недовольный, хотя и живет за половинную плату.

— По-моему мнению, — говорит адвокат, — Эйде очень полезен здесь. Мы имеет то преимущество перед другими санаториями, что у нас есть постоянный музыкант для гостей. Вы согласны со мной, не правда ли?

— Да, — поддакивает доктор. — Для этого, ведь он и был здесь.

Адвокат Робертсен протянул ноги и сказал:

— Я уже рекламировал, что у нас свой музыкант. Это будет помещено на днях в газетах.

Доктор улыбнулся, кивнул головою и выразил свое почтительное удивление. И адвокат расхвастался еще более:

— Мы сделаем Торахус фешенебельным местом, первоклассным курортом. Устроить все это — интересная работа. Не правда ли, ведь чувствуется удовлетворение, когда в результате твоей работы видишь прогресс и процветание. На мне лежит практическая сторона дела, вы вносите в него свои знания. Дело у нас пойдет!

— Конечно, пойдет.

— Да, переходя совсем к другому: я не мог никак найти миледи в готском календаре.

Доктор спросил наивно:

— Ну да, там ее нет! Так что ж?

— Ну да, в этом-то вы правы, что в том? И следа нет! Адвокат развивает свою точку зрения также и по поводу этого вопроса: во всяком случае она жена министра, он даже поместил в газетах: «принцесса». Они должны использовать пребывание миледи в Торахусе, — оно несомненно оплатится. «Принцесса такая-то с прислугою». Газеты были очень предупредительны. Если бы только можно было что-нибудь еще сделать для нее, такое особенное. Нельзя ли было раздобыть для нее крестьянскую свадьбу с поваром, скрипачом и национальными костюмами?

Доктор сомневается, чтобы это могло прельстить миледи. Она совсем не интересовалась здешними людьми, из нашей страны.

— Разве она никогда ни с кем не разговаривает?

— Да, с фру Рубен иногда. Удивительно, но именно с фру Рубен. Она даже навещала фру Рубен в ее комнате.

— Ну, — замечает адвокат, — это не так уж, положим, удивительно. Ее тянет туда, где и ее язык и ее саму легко поймут. Фру Рубен ведь космополитка.

— Но ведь здесь есть же и другие. Почему бы ней не разговаривать, например, с господином Флемингом?

— А бог ее знает! Кстати, мы забыли о господине Флеминге. Ну, что он, поправляется?