Последняя граница

Он стоял на веранде, прислушиваясь к неясному гулу голосов, доносившемуся из школы, и с наслаждением мечтал об этой ванне. Отсюда ему были видны крутой спуск к высохшему руслу Канадской реки, пыль, поблекшая желтая трава и выросшая здесь каким-то чудом небольшая роща чахлых сосенок. Индейское селение с его конусообразными вигвамами, вытянувшееся вдоль пересохшего русла, казалось, тщетно искало влаги. Кроме арапаха Роберта, на раскаленной поверхности земли не было видно ни одного живого существа. Большинство индейцев уже отправилось на охоту за бизонами, с которой они вернутся разочарованные, с пустыми руками; остальные же не выйдут из жилищ, пока не зайдет солнце.

Прозвенел школьный звонок, распахнулись двери, и индейские ребята со смехом и криком, толкаясь, выбежали наружу. Они уже рассыпались было по траве, когда миссис Хьюджинс, начальница школы, вышла на веранду. Это была рослая, могучая женщина с поседевшими волосами, обвислыми щеками и крохотными голубыми глазками. Пот катился по ее лицу и шее, и капли его расплывались на воротнике платья. Увидев Майлса, она захлопала в ладоши и крикнула:

– Дети, дети, подойдите и поздоровайтесь как нужно с агентом Майлсом!

Некоторые из ребят остановились, другие продолжали бегать.

– Да уж ладно, ладно! – сказал Майлс.

– Вы извините, – заявила начальница, – летом все так трудно, ни на чем нельзя сосредоточиться при таком зное.

Майлс сочувственно кивнул.

– Не примите это за жалобу, – продолжала миссис Хьюджинс.

На веранду вышли еще двое – учитель и учительница: Джошуа Трюблад и его жена Матильда. Они также были квакерами. Последовав призыву своего братства, они отправились на Индейскую Территорию. Но условия жизни здесь сделали их совершенно безвольными и покорными. Джошуа Трюблад был щупленький человечек с обвисшими усами соломенного цвета. Жизнь на Территории была для него сущим адом. Он мучительно боялся индейцев, а его жена боялась их еще больше. Учитель он был никудышный, хотя и усердный. Матильда, походившая на мышь, всегда и во всем подражала ему. И, несмотря на это, какое-то смутное чувство долга все-таки удерживало их в агентстве.

– Разве можно заставлять детей учиться летом! – сказал Джошуа.

– Знаю, – кивнул головой Майлс. – Через несколько дней начнутся каникулы. Я не хотел, чтобы они отправились со старшими на охоту. Родителям и без того тяжко бродить в этой пустыне в поисках бизонов, которых здесь давно не существует, а тут еще тащить за собой ребят…

Матильда соболезнующе прищелкнула языком, а миссис Хьюджинс заявила:

– Все так трудно в жару…

Майлс старался подбодрить себя. Голова у него уже болела, и пришлось сделать большое усилие, чтобы покинуть затененную веранду.

– Ну, мне пора, – сказал он. – Увидимся за завтраком.

Он принудил себя спуститься по склону на дорогу, ведущую к индейскому селению. Он шел полями, на которых индейцы под наблюдением фермеров из агентства посадили кукурузу, картофель, капусту.

Пыль так густо покрывала посевы, что они походили на свалку мусора. Никакая земная сила не могла заставить индейцев покинуть свои жилища и работать под таким солнцем.

Майлс миновал стаю кур. Поднятая ими пыль запорошила ему глаза, и он закашлялся. Боль в голове стучала молотом. Обернувшись, он поглядел, как куры роются в пыли. По пути домой он прошел мимо ряда недавно построенных хижин. Они должны были заменить вигвамы, в которых сейчас жили индейцы. Хижины еще не были окрашены, а сырые сосновые доски уже так перекосились и погнулись от жары, что вылезли почти все гвозди, которыми они «были прибиты к балкам. Майлс покачал головой, лицо его выразило уныние, и он медленно побрел домой.

Завтракать сели пять человек: агент Джон Майлс, его жена Люси, Джошуа и Матильда Трюблад и Джон Сегер, выполнявший всякого рода работу в агентстве.

Сегер, рослый, смуглолицый, темноволосый и темноглазый малый, поступил в агентство почти одновременно с Майлсом. Первое время он работал подручным, но постепенно стал браться за все, начиная с преподавания, когда Трюблады выходили из строя, и кончая охотой за контрабандистами, торговавшими водкой.

Индейцы звали его «Джонни-курильщик», позаимствовав это прозвище из песенки, которой он обучил в школе ребят.

Из всех сидевших за столом только он любил свое дело. Он понимал индейцев, и они понимали его.

Сегер пришел в столовую разгоряченный, потный, сердитый и с трудом выслушал длинную предобеденную молитву, которую не спеша читал агент Майлс. Затем следом за служанкой Айдой, индианкой из племени арапахов, в комнату вошел повар Бэнк. Айда несла миску с горячим гороховым супом, а Бэнк шел за ней по пятам, опасаясь, что она уронит миску.

– Я нахожу, что горячий суп в такую жару освежает, – заявила миссис Майлс.

– Может быть, тетушка Люси, – поддержал ее Бэнк; он отступил от стола и не спускал глаз с индианки, пока та не водрузила миску на стол. – Может быть, так оно и есть, но господи боже ты мой, какая на кухне жарища! Не убеги я оттуда, я просто спятил бы. Ей-богу, неудивительно, что повара так часто сходят с ума!