Последняя граница. Дрейфующая станция «Зет»

Фолсом шевельнулся и что-то сказал, но что именно, мы не разобрали. Хотя его обожженное лицо было забинтовано, повязка почти не скрывала жутких ожогов. Было видно, как он шевелил языком, но правая щека и губы были настолько изуродованы, что изо рта у него вырывались лишь нечленораздельные звуки. Оставшаяся неповрежденной левая щека была покрыта морщинами, левый глаз заплыл. Фолсом испытывал адские муки.

— Морфия больше нет? — спросил я у доктора Джолли, которому, по моему мнению, я оставил более чем достаточное количество этого болеутоляющего средства.

— Ничего не осталось, — ответил он устало. — Все израсходовано, до единой капли.

— Доктор Джолли работал всю ночь, — заметил Забринский. — Восемь часов. Вместе с Ролингсом и Киннэрдом. У них не было ни минуты передышки.

Бенсон успел открыть свою аптечку. Заметив это, Джолли улыбнулся. С облегчением. Но в улыбке сквозило и утомление. Выглядел доктор гораздо хуже, чем накануне. Да и как же иначе. Ведь он работал восемь часов кряду. Успел даже гипсовую повязку наложить на сломанную щиколотку Забринскому. Хороший доктор. Добросовестный. Во всяком случае, из тех, кто помнит клятву Гиппократа. Он вправе дать себе передышку. Ведь теперь есть кому заменить его. Но не раньше, чем они приступят к делу.

Доктор Джолли попытался приподнять Фолсома. Я подошел помочь, но доктор сам упал на пол.

— Извиняюсь и все такое прочее, — проговорил он. Заросшее бородой обмороженное лицо ирландца скривилось в некоем подобии улыбки. — Никудышный я хозяин.

— Можете положиться на нас, доктор Джолли, — спокойно произнес Суонсон. — Вы получите все, что полагается. Один вопрос. Эти люди транспортабельны?

— Не знаю, — потер ладонью покрасневшие, покрытые копотью веки ирландец. — Не могу сказать. Вчера вечером одному или двум стало совсем худо. Все из-за холода. Вот еще двое. У этих, по-моему, пневмония. Дома такой больной смог бы поправиться в считанные дни, а в здешних условиях болезнь может привести к летальному исходу. Все из-за холода, — повторил Джолли. — Девяносто процентов энергии больного уходит не на борьбу с недугом, а на то, чтобы выработать достаточное количество тепла.

— Не стоит падать духом, — произнес Суонсон. — Пожалуй, я ошибся, заявив, что за полчаса доставим вас всех на корабль. Кого эвакуируем первым, доктор Бенсон? — Не доктор Карпентер, а доктор Бенсон. Понятно, доктор Бенсон — корабельный врач. Но к чему такая категоричность? Отношение Суонсона ко мне стало внезапно прохладным, причем заметно. Причину такой резкой перемены угадать было несложно.

— Забринского, доктора Джолли, капитана Фолсома и вот этого человека, — тотчас ответил Бенсон.

— Я Киннэрд, радиооператор, — представился зимовщик, на которого показал врач. — Мы никак не предполагали, что вам удастся прийти к нам на помощь, — заметил он, обращаясь ко мне. С трудом поднявшись на ноги, он стоял покачиваясь из стороны в сторону. — Я могу пере-двигаться.

— Не спорьте, — оборвал его Суонсон. — Ролингс, хватит тебе размешивать это пойло. Поднимайся. Ступай вместе с ними. Сколько времени тебе понадобится, чтобы протянуть сюда с лодки кабель и установить пару мощных обогревателей и светильников?

— Одному?

— Бери в помощники столько человек, сколько тебе понадобится.

— За четверть часа управимся. Могу протянуть и телефонную линию, сэр.

— Это будет кстати. Когда санитары доберутся до корабля, пусть захватят с собой одеяла, простыни и горячую воду. Пусть емкости с водой обмотают одеялами. Что-нибудь еще, доктор Бенсон?

— Пока ничего, сэр.

— Вот и ладно. Ну, ступайте.

Вынув из котелка ложку, Ролингс поднес ее к губам и аппетитно облизал.

— Как не стыдно такое добро оставлять, — укоризненно покачал он головой. — Как только не стыдно. — И с этими словами следом за санитарами вышел из барака.

Четверо из восьми человек, лежавших на полу, бодрствовали. Это были тракторист Хьюсон, повар Несби и еще двое зимовщиков, братья Харрингтон. Они были похожи друг на друга словно два только что отчеканенных пенса. Даже ожоги и обморожения у них были на одних и тех же участках тела. Остальные четверо не то спали, не то находились в коматозном состоянии. Мы с Бенсоном занялись их осмотром, причем корабельный врач осматривал больных более внимательно, пользуясь градусником и стетоскопом. Если он искал признаки пневмонии, то можно было обойтись и без этих приборов. Коммандер Суонсон пристально оглядел помещение, иногда бросая на меня странные взгляды и похлопывая себя руками по груди, чтобы не озябнуть. Да и как же иначе. Ведь на нем, в отличие от меня, не было меховой одежды, а в помещении, несмотря на то что в нем топился камелек, было холодно, будто в леднике.

Первый мой пациент лежал на боку в дальнем правом углу. Глаза у него были полуоткрыты — веки прикрывали верхнюю часть радужной оболочки, виски провалились, белый, как мрамор, лоб был холоден.

— Кто это? — спросил я.

— Грант. Джеймс Грант, — ответил темноволосый немногословный Хьюсон. — Радиооператор, как и Киннэрд. Что с ним?

— Он мертв. Умер уже давно.