Последняя Империя

По коридору училища медленно двигались трое: невысокий, полноватый седой капитан с черной перчаткой протеза на левой руке, а за ним два длинных, худых прапорщика. У капитана фамилия была Даев, руку он потерял в Чечне, два его спутника носили созвучные фамилии: Симонов и Пимонов. В прошлую неделю кадеты проходили по астрономии Марс, и когда Юрий Иванович сказал, что рядом с планетой двигаются два спутника, Фобос и Деймос, на самом деле переводимые как "Страх и «Ужас», сидевший рядом хохмач Карпов шепнул на ухо Фомичеву:

— Это как Симон и Пимон вокруг нашего Колобка.

Шутка удалась, тем более что прапорщиков в роте боялись гораздо больше, чем самого капитана.

Тем временем дежурный рапортовал:

— Товарищ капитан, третья рота Рязанского кадетского корпуса имени фельдмаршала Голенищева-Кутузова в количестве ста трех человек построена. Отсутствует кадет Морозов.

"Ба, неужели опять Мороз деру дал?!" — удивился Вовка. Пока проводили поименную проверку, он думал об этом парне, из-за чего чуть было не прозевал свою фамилию. Слава богу, вовремя очнулся и рявкнул традиционное: "Я!"

Про Морозова Владимир думал и позже, когда они шли в столовую.

Странный он парень, этот Мороз. Что ему еще надо — кормят, поят, одевают! Каждую субботу на стрельбах, прошлый раз возили на танкодром, дали каждому прокатиться внутри грохочущего, пропахшего соляркой и маслом чудовища. Несколько орудийных залпов дополнили восхищение пацанов. Почти все сразу решили по окончании курса подать рапорт на зачисление в роту со специализацией танкист-механик. Правда, человек десять бредили авиацией, трое давно и осознанно добивались перевода в Нахимовское училище — так было велико их желание связать свою судьбу с морем. И только Морозов выбивался из общей колеи.

А ведь был он, как и все, из беспризорников, которых пять лет назад отловили в столичных подвалах, чердаках, на вокзалах. Поначалу они бунтовали, пытались бежать, рвали и жгли не по размеру длинные гимнастерки и галифе, оставшиеся в наследство еще от Советского Союза. Но тотальный невод под названием "Операция «Кадет» беспощадно продолжал отлавливать беспризорных подростков по всей стране. Шло сличение фотоснимков и отпечатков пальцев, потом беглецов быстро возвращали в приписанное им место назначения.

Сотни военных заведений открывались в самых разных уголках страны, от Сахалина до Калининграда. Постепенно волна побегов пошла на убыль: хорошая кормежка, новенькая щеголеватая форма — камуфляж, черный берет и высокие армейские полуботинки — многих смирили со строгой армейской жизнью. Сознание подростков менялось. Их учили, кормили, они имели ясную перспективу на будущую жизнь. Из кадетского корпуса их выпускали прямиком в армию, причем каждому автоматически присваивалось звание младшего сержанта. Те, кто больше преуспел в рвении и армейских дисциплинах, могли получить сразу и сержанта. По истечении года службы в армии бывшие кадеты могли подать прошение на зачисление в школу прапорщиков. Бывшие беспризорники, как правило, отлично подготовленные, проходили ускоренный курс и уже через три месяца возвращались в свою часть со звездочками прапорщиков на погонах.

А отличники сразу после окончания кадетского корпуса могли подать рапорт на поступление в высшее военное училище. Отбор здесь был жесткий: тех, кто изъявлял такое желание, гоняли по особой программе и по тактике, и по школьным дисциплинам, и по физподготовке. Обычно после такой школы девяносто шесть процентов кадетов с блеском проходили экзамены, беспощадно выбивая из конкурса соперников, пришедших с «гражданки». Подобную карьеру наметил себе и Вовка Фомичев. Вот почему он не мог понять Витьку Морозова. На памяти Фомичева это был уже седьмой побег Мороза, или, как звал его капитан Даев, "Отморозка".

А внешне никто не мог сказать, что этот парень — "стыд и позор третьей роты". Учился Виктор хорошо, был подтянут, весел, лучше всех печатал строевой шаг, да и внешне выделялся из кадетов рано созревшей мужской красотой: высокий, узкий в талии, но широкоплечий, с томными темно-карими глазами, правильным носом и густыми черными бровями. На припухлых губах его всегда играла улыбка, а в запасе имелся свежий анекдот, причем Фомичев был готов поклясться, что Витька выдумывает их сам.

В отличие от сверстников Мороза уже не мучили юношеские угри, и, возвращаясь после побегов, он со смехом рассказывал о своих подвигах на сексуальном поле боя. По его словам, никто не мог устоять перед его чарами, особенно одинокие базарные торговки тридцати и более лет. До поры его слова воспринимались как нечто фантастическое — байки и есть байки. Но как-то через неделю после очередного побега Виктора в кадетский корпус нагрянула симпатичная женщина лет сорока, требовавшая свидания с Морозовым. На все вопросы начальства она отвечала, что является кадету двоюродной сестрой, притащила целый мешок жратвы, мгновенно уничтоженный кадетами, и выбила для Витьки самое настоящее увольнение. С него Мороз вернулся довольный как кот и под хмельком, за что был лишен всех отпусков на полгода вперед.