После отпуска вопрос о политике в отношении к СССР встал перед Бушем во весь рост. Ни сам президент, ни его окружение не имели четкого видения дальнейших шагов: как всегда, Белый дом реагировал на стремительно менявшуюся ситуацию. Администрация считала, что в сложившейся обстановке именно такая позиция была наиболее рациональной. Возможно, это было именно так. Буш, по собственному признанию, “не считал, что в интересах США претендовать на решающую роль в происходящем в Советском Союзе”.
Буш, как и его советник Скоукрофт, считал, что слишком заметная активность Соединенных Штатов может стать причиной новой попытки государственного переворота: “Требования и заявления американской стороны могут оказаться контрпродуктивными, привести к активизации выступающих против реформ сторонников жесткой линии”14
.Пятого сентября Съезд народных депутатов принял решение о самороспуске и приостановлении действия Конституции СССР. В тот же день американский президент созвал Совет по национальной безопасности, чтобы, в частности, обсудить вопрос сохранности советского ядерного арсенала. Речь также шла о необходимости разработки прежде отсутствовавшей широкой программы действий применительно к Советскому Союзу. В начале заседания Буш заявил: “Долгожданное освобождение стран Прибалтики и ряд аналогичных актов других республик поставили нас в довольно сложное положение”. Это было правдой. Администрация четко различала свою политику применительно к Прибалтике и к другим республикам СССР. То, что было хорошо для Прибалтики, считалось вредным для Украины. Но даже если поддержать центр в его противостоянии с союзными республиками, о каком именно центре речь? Выступить на стороне Ельцина с молодыми революционерами или Горбачева с его командой опытных либеральных реформаторов? Пресса долго критиковала Буша за поддержку президента Советского Союза и игнорирование российского лидера. Стоит ли теперь Америке поддержать Ельцина? Несколько лет спустя Буш и его советник так сформулировали стоявший перед ними вопрос: “Ельцин – герой. Настоящий герой. Но кем он будет через месяц?”15
Буш попросил у совета помощи, хотя и сообщил, что предпочитает ждать: “Мы не должны играть на публику”. Осторожность Буша не разделял лишь один из присутствовавших – пятидесятилетний министр обороны Ричард Чейни. В отличие от Буша и Скоукрофта, он был уверен в необходимости и способности США оказывать влияние на положение в Советском Союзе: “Думаю, до конца еще далеко. До сих пор сохраняется опасность восстановления авторитаризма. Боюсь, что если примерно через год все рухнет, нам придется объяснять, почему мы не сделали больше… Мы должны вести процесс, направлять его”16
.Чейни выступил за расширение контактов правительства США с советскими республиками. Фактически это означало курс на дезинтеграцию СССР, которая привела бы к устранению советской угрозы и сокращению военных расходов США. Министр обороны не видел разницы между провозглашением независимости прибалтийскими республиками и Украиной и был уверен, что Америка должна содействовать стремлению к государственности тех народов, которые этого хотят. Чейни предложил открыть в каждой советской республике консульство. Распределение помощи США и “Большой семерки” через Москву (на этом настаивал Скоукрофт) министр обороны считал признаком “старого мышления”. Буш и Скоукрофт позднее охарактеризовали требования Чейни как “завуалированную поддержку дезинтеграции СССР”.
Ответить Чейни пришлось Джеймсу Бейкеру – личному другу Буша, о влиянии которого на президента знал каждый в Белом доме. Бейкер считал, что США должны использовать имеющиеся рычаги влияния на Советский Союз. В меморандуме, подготовленном его сотрудниками, говорилось: “Хотя определяющая роль в происходящем будет принадлежать людям на местах, наши