Последняя истина, последняя страсть

– Ну, например, сидят они за завтраком в воскресенье. Я подаю им. Она ему что-то там капризно начинает выговаривать – чем-то недовольна. А он ей – крем смени, дорогуша. Она ему – что? А он ей – крем смени свой, а то в постели сегодня трогал тебя, жопа шершавая стала. Вы представляете? Такое сказать при мне, чужом человеке, молодой жене! У нее глаза на лоб. Не ожидала от него. Покраснела вся. Но собралась и в ответ ему тоже что-то гадкое. А он ей еще гаже. Про целлюлит. Про грудь отвислую. Мол, когда на пластику запишешься – я тебе денег дам, дорогуша. Она стол перевернула тогда на веранде. Всю посуду в дребезги. А он на нее с ухмылочкой такой. Словно рад, что довел ее наконец. По нему ведь и не скажешь – вроде такой из себя радушный, улыбчивый, вежливый. Когда хочет – прямо очаровашка. Только все это обман. Личина. Он человек жесткий очень. Порой безжалостный. Даже с ней. А у него ведь к ней чувства, как ни крути. Я видела, от меня не скроешь. Но и ее он унижал. Удовольствие от этого получал, когда бил в самое больное ее место.

– Он ее бил? – снова уточнила Катя.

– Первый год не трогал. А на второй… Я однажды пришла после отпуска – неделю отсутствовала. Она в ванной. Вышла, махровый халат на груди у нее разошелся. А грудь вся в синяках. Она сразу запахнулась. Не хотела, чтобы я видела. Потом снова – я пришла к ним после выходных, а у нее ссадина на виске, она ее тоналкой у зеркала мажет, маскирует. В висок ее шарахнул, представляете? Так и убить ведь можно. Но все это без меня. Он умный. Если и бил ее, то без свидетелей. Я ее спрашиваю – Ульяна, как же это? Она мне – Тамара, молчите, не ваше дело. Потом до меня дошло, с чего этот весь сыр-бор с битьем начался.

– С чего? – спросил майор Ригель.

– Любовник у нее появился.

– Любовник? Кто? Когда?

– Кто – не знаю. – Домработница не смотрела на них. – А когда началось все у нас в городе с этим мусорным полигоном, со стройкой. Она, может, думала, что он занят, не до нее ему. И начала роман за его спиной крутить. А он узнал. Разъярился.

– Они хотели развестись?

– Насчет этого не знаю. Он ей как-то сказал при мне – от меня не так просто избавиться, дорогуша. А она ведь приехала в Москву откуда-то с юга. То ли из Краснодара, то ли из Сочи. Здесь у нее в наших местах никого. Туда возвращаться не солоно хлебавши? Денег-то он бы ей никогда не дал при разводе.

– Почему вы ушли от них? – спросила Катя.

– Я не уходила. Это он меня уволил.

– По какой причине?

– Без причины. Я утром прихожу, дверь открываю, а он дома. «Тамара, вы уволены, мы в вас больше не нуждаемся. Вот деньги за начало месяца». И пинком меня буквально. Решил, наверное, что я потворствую ей в шашнях с любовником? Так я ничего такого не делала. Правда, сочувствовала ей, когда он бил ее. Может, ему это неприятно было? А по какой причине все эти расспросы ваши?

– Алексей Кабанов убит, – ответил майор Ригель. – Это часом не вы его?

– Да вы что! – воскликнула домработница. – А как убили-то? Где? Дома?

– Мы разбираемся. – Ригель изучал ее. – Если вы что-то знаете, Тамара…

– Я ничего не знаю!

– По-вашему, жена могла убить его? – спросила Катя.

– Нет. Но…

– Что?

– Если бы мне кто-то сказал сразу после свадьбы про мою «шершавую жопу», я бы прямо там за столом вазой его по башке!

– А любовник мог?

Домработница пожала плечами.

– А брат его младший Петр, он бывал у них? – осторожно спросила Катя.

– Петя? Так они же ненавидели друг друга.

– Ненавидели? За что?

– Не знаю. Лесик-то брата просто презирал, в грош не ставил. А тот молодой, с нервами не справлялся.

– Так он же не бывал у них дома, как вы сказали, или бывал? – не отступала Катя. – Откуда вам все это известно?

– Он бывал, когда старшего дома нет. Заезжал, но это всего раза три было.

– Заезжал к кому? Может, к матери, когда она гостила?

– Мать в их дом в Малаховке не заглядывала, она Ульяну терпеть не могла, – ответила домработница. – А Петя приезжал к Ульяне.

– Так что насчет любовника? – снова спросил майор Ригель. – Так уж ли вы и не знаете, кто это был?

– Понятия не имею. – Бывшая домработница Кабановых подошла к двери и открыла булочную для покупателей, демонстрируя, что больше на вопросы полиции отвечать не намерена.

Глава 6 Сорок бочек арестантов

С некоторых пор, что бы он ни делал, куда бы ни ехал, чем бы ни был занят, что бы ни говорил – его глаза… его душа…

Его глаза видели лишь ее. Хотя ее не было рядом.

Его душа устремлялась к ней.

Его тело…

Там тлел пожар. Не угасал.

Его сердце… Оно болело сильно. Как в старой немецкой балладе Иоганна Гердера[1], которую он переиначил.

Наивный – я от счастья орал,
гостей на свадьбу к себе созывал,
И вдруг увидел в гуще теней —
Ее… принцессу средь книжек и фей…
Сердца она коснулась рукой —
от боли я вздрогнул – Ты – алмаз мой[2]

.