Последняя история Мигела Торреша да Силва

— Но… как ты вошла сюда?

— Не бери в голову. Ночью все кошки серы. А что делал ты?

— Профессор Рибейро пригласил меня на шахматную партию на свою «охотничью вышку». А кроме того, я не особенно торопился…

— Не торопился, когда я тебя здесь ждала?

Мануэл нежно прижал Марию к себе и тихо прошептал:

— Если бы я знал, что ты придешь…

— Сюрприз удался?

— Ущипни меня! Скажи, что это не сон!

— Я не щипцы, — сказала Мария и поцеловала его.

Они сели на кровать. Мануэл захотел все знать, и Мария рассказала: как они прибыли в Порту, как Жозефа внезапно начала кашлять и вызванный врач определил тяжелое воспаление легких. Не прошло и недели, как ее уже несли к могиле. Всех охватила великая печаль — Жозефа была членом семьи, почти тридцать лет она верно служила нам. Она была доброй, а иной раз и строгой душой дома.

Потом Мария рассказала, как она должна была заботиться о двух своих младших братьях, как все более чем когда-либо ждали возвращения отца, а она вела долгие разговоры с матерью, и обе многое узнали друг о друге.

— Да, я ей все о тебе рассказала. Она выслушала это с печалью, не из-за тебя, а потому, что она хорошо знает отца… но все же, может быть, и не так хорошо.

Мария задумчиво улыбнулась и продолжала:

— Он вел себя иначе, чем обычно, когда вернулся из путешествия. То ли смерть старой Жозефы, то ли что-то случилось во время его поездки, я не знаю, но он стал задумчивым, как бы погруженным в себя. По вечерам он сидел с моей матерью в саду, они часами разговаривали друг с другом. В последующие дни они стали подыскивать новую экономку, наконец узнали об одной не очень молодой женщине, чей муж погиб во время шторма в Гибралтаре и чей единственный сын отправился в Америку, нанявшись на корабль юнгой. Вместе с ней я вернулась в Коимбру, чтобы показать ей дом, ввести в курс новой работы.

Мануэл сидел, задумчиво глядя перед собой.

— Мне очень жаль старую добрую Жозефу. Я собирался когда-нибудь сказать ей, что я вовсе не дынный вор… — И после небольшой паузы добавил: — Я попытался верить тебе…

— А мне даже не пришлось изображать неслушницу… может быть, это получилось из-за Жозефы, может быть… да кто знает, как и почему! Во всяком случае, о моем будущем не было сказано ни слова. Причем и ты был как-то раз упомянут, но вскользь…

— Как так я? — с любопытством спросил Мануэл.

— Это было почти как в то воскресенье, когда ты приходил к нам в гости. Мой отец каждому что-то привез из Марокко, мне — завернутую в шелковый платок маленькую фаянсовую плитку цвета голубой бирюзы, и рассказал нам, что ее вложил ему в руку при прощании старый садовник со следующими словами: «Это для Марии, вашей дочери, знак жизни от Джамили, ее давней подруги». Потом он захотел узнать у отца, располагает ли тот сведениями о второй плитке…

Мария устремила испытующий взгляд на Мануэла. Он посмотрел на нее слегка отсутствующим взором, потом лицо его внезапно прояснилось.

— Так подобное находит подобное, — пробормотал он и поднял сияющие глаза на Марию.

— Что ты имеешь в виду?

— На новой плитке в узоре из цветов стоит число «двести двадцать».

Тут Мария почти проглотила язык.

— А ты откуда знаешь?

— Высшая математика!

Он пылко обнял ее, поцеловал, но вдруг призадумался.

— Что случилось?

— Я люблю тебя!

И они долго стояли обнявшись. «Все понимать не нужно», — подумала Мария, когда они стащили с себя одежду и начали то нежно ласкать друг друга, то прерывать игру, то соприкасаться телами, то разглядывать друг друга. Щеки Марии пылали, она крепко, обеими руками, прижимала к себе голову Мануэла, он чувствовал ее губы, ее язык. Они любили друг друга и в упоении счастья ощутили, что тяжелый, придавливающим к земле мир стал чуточку легче.

— Я не хочу в Порту, — пробормотал Мануэл, проснувшись.

— Ты все еще спишь? — засмеялась Мария. — Кто это собирается послать тебя в Порту?

— Профессор Рибейро предложил мне сопровождать его туда на несколько дней. Но я не хочу, больше не хочу. Что мне делать в Порту? Я хочу быть с тобой, хочу, чтобы время остановилось.

— Ты принял его приглашение?

— Он хотел сделать мне добро, вывести меня из хандры.

Мануэл провел рукой по ее волосам и, улыбаясь, добавил:

— К чему теперь это путешествие!

— Ты это узнаешь, когда оно закончится, — решительно сказала Мария. — Я порядком разочаруюсь во внуке рассказчика историй, если он откажется от такого предложения.

— Возможно, ты права, — ответил Мануэл после некоторого раздумья.

— Конечно, я права, — сказала Мария и, помедлив, продолжила, с наигранной серьезностью погрозив ему указательным пальцем: — И чтобы никаких историй!..

— Что значит…

— Но вернись с такой, какой еще нет в нашей коллекции. С такой, которая будет принадлежать только мне и тебе.

— Ах, но ты ведь не поверишь ни одному моему слову!

Мария засмеялась:

— Я поверю тебе. Каждому твоему слову.

* * *