Последняя история Мины Ли

Проследовав за Сонмином в прихожую и снова натянув кроссовки, Марго передала ему свой телефон, чтобы он ввел номер миссис Ким. Когда он открыл дверь, повинуясь импульсу, Марго спросила:

– Может, вы знаете что-нибудь о моем отце? Когда вы начали на него работать?

Сонмин покачал головой.

– Пожалуйста, уходите. – Он попытался вежливо улыбнуться. – У нас сегодня много дел.

Он указал ей на выход, как швейцар.

Марго стояла в дверях, лицом к подъездной дорожке, освещенной медовым утренним светом. Внезапно она почувствовала прикосновение к плечу, а затем легкий толчок.

Она ахнула и оглянулась, но дверь закрылась у нее перед носом. Он до нее дотронулся. Все произошло так быстро, что Марго даже среагировать не успела. Рядом, из многоярусного фонтана безостановочно хлестала вода. В воздухе пахло свежескошенной травой и чем-то зловонным, вроде навоза или компоста.

Он ее толкнул. Пусть несильно – неожиданность этого жеста ее испугала, его рука появилась из ниоткуда. И она все еще чувствовала вкус чая, этот металлический привкус во рту.

Лицо Девы Марии было наполовину разбито, позволяя заглянуть внутрь и рассмотреть кремовый цвет необработанной внутренней части статуэтки. Ее уцелевший мечтательный глаз и нежный персиковый рот со вздернутыми уголками губ казались безмятежными, безразличными к своей ущербности. Руки под складками небесно-голубого плаща с золотистой окантовкой тянулись вперед, будто приглашая в объятия. Из-под воздушного белого платья выглядывала босая ступня, как у греческой богини. У ног извивалась змея с раздвоенным языком.

Последние два дня Марго провалялась в постели – слабая, обездвиженная, с головокружением и болью в мышцах, но раздосадованная тем, что попусту тратит время, когда столько еще предстояло сделать.

Измученная, она сидела на диване в гостиной, созерцая Деву Марию в руке, и вспомнила, какой расстроенной казалась миссис Ким из-за того, что муж потратил так много денег на поиск семьи ее мамы. Если позвонить ей, даст ли она ей номер детектива, чтобы Марго могла выяснить, что он сумел узнать? Сможет ли Марго поговорить с ним на корейском?

И как расценивать действия водителя у порога? Зачем он ее толкнул? Была ли это угроза? У зеленого чая был странный металлический привкус. Может, он подсыпал туда яда? Нет, слишком неправдоподобно, к тому же Марго все еще жива. Однако разве не подозрительно, что ей стало плохо сразу после визита? Неужели все дело в деньгах? Вдруг миссис Ким жаждет мести?

Может, стоит снова позвонить в полицию, сержанту Цою? Хотя он не хотел обращаться к миссис Ким. И у него связаны руки. Он не мог больше вмешиваться. Как он там говорил? «Даже не знаю, что еще можно сделать, Марго. Ваша мама умерла, это ужасно. Увы, все указывает на несчастный случай».

Повертев статуэтку в руках, Марго тяжело вздохнула под гнетом печали и ответственности. С тех пор как она обнаружила тело мамы две недели назад, ей казалось, теперь она жила за обеих. Мысли беспорядочно метались в голове, сердце бешено колотилось. Что, если она никогда не найдет ответов?

Зазвонил телефон.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Мигель, когда она подняла трубку.

– Уже лучше. Пока жива.

– Ты переутомилась – и к миссис Бэк съездила, и к миссис Ким. Тебе надо передохнуть.

– Ну, видимо, придется, раз уж я заболела.

– Может, тебе что-нибудь привести? Я могу заехать вечером.

– Не стоит, спасибо. Если до завтра мне не станет лучше, я схожу к врачу. Не беспокойся за меня.

Повесив трубку, Марго пошла в свою комнату, где достала из ящика стола один из старых неиспользованных альбомов и сделала набросок сломанной Девы Марии – фрагменты ее лица, пальцев ног, языка змеи. Карандаш вырисовывал на бумаге контуры большого голубого глаза, тонкой изогнутой брови, идеального рта с чувственной верхней губой, похожей на раскинувшую крылья птицу.

У Марго уже много лет не возникало желания рисовать. Несмотря на отсутствие технических навыков, она умела довольно необычно сочетать образы. Ей всегда казалось, что у нее может быть талант к чему-то трехмерному, к смешанной технике или инсталляциям, которые требуют больше места и которые трудно описать. Ее привлекала идея рассказать свою собственную историю, изобрести свое собственное измерение и время. Однако это звучало столь высокомерно и нелепо от такой женщины, как она, – женщины, выросшей в бедности, большую часть жизни окруженной людьми, изо всех сил пытающимися наскрести на еду и оплату счетов.

Тем не менее всем нужно искусство. Иначе почему тогда мама так много внимания уделяла чистке фруктов, создавая эту длинную спираль кожуры, обнажающую нежную мякоть внутри? Или для чего была нужна крошечная стрелочка, которую она безукоризненно отрисовывала, глядя в зеркало? Или зачем столько времени посвящала развешиванию нарядов в своей лавке?