Последняя из Лунных Дев

– Нет, я так не думаю. Наоборот, я считаю, что ты чертовски права. Но то, о чем ты сейчас говоришь – о перетряхивании того, что давным-давно улеглось, о задавании кучи новых вопросов, – все это поднимет много мути, а шансы найти истину крайне малы.

– Я знаю. Но когда я буду отсюда уезжать, то, по крайней мере, смогу сказать, что попыталась.

Эвви вновь нацепила очки на кончик носа и взяла в руки не до конца нанизанные бусы.

– Есть какие-нибудь соображения, с чего начать?

Лиззи протяжно выдохнула, первый раз всерьез задумавшись над этим вопросом.

– На самом деле я пока что не особо в это вдавалась. Но думаю, что в любом случае лучше всего начать с местного отделения полиции. Мне надо получить какое-то представление о том, на чем остановились их поиски, а также понять, насколько здешний шеф полиции Саммерс готов возобновить расследование.

– Тот еще тип, – пробурчала Эвви.

– Я знаю. Большая удача, если на этом фронте будет хоть какая помощь. Но попытаться надо. Завтра же туда поеду – пока решимость не иссякла.

– Твоя бабушка тобой бы гордилась.

У Лиззи стало тесно в горле. Как бы ей хотелось в это верить!

– Правда?

Эвви через стол протянула к ней руку и пожала пальцы:

– Даже не сомневайся!

* * *

Лиззи было о чем поразмыслить, когда она выходила через сумрачные сени с секатором в кармане и с корзинкой на локте. Эвви была права. Когда местные узнают, что она вернулась и решительно намерена переворошить все, что связано с теми убийствами, и впрямь поднимется очень много мути.

Сейлем-Крик всегда гордился своей светлой репутацией, удостоившись даже того, что в журнале «Yankee» его назвали «кусочком истинной Америки». А «New England Journal» регулярно включал его в рейтинг «Лучших городков Новой Англии». Однако с гибелью двух юных сестер этой репутации, естественно, пришел конец. Так что едва ли местные жители будут слишком рады, когда им напомнят, как неожиданно и быстро их любимый Сейлем-Крик упал с небес на землю и что вина в этом падении якобы лежит на ее бабушке. Но теперь, когда у Лиззи прочно засела в голове идея восстановить доброе имя Альтеи, отступать она уже не могла. Здесь действительно осталось кое-что, что требовалось исправить, – и, кроме нее, взяться за это было некому.

Миновав двор, Лиззи заметила Эндрю, который стоял на одном колене перед теплицей, что-то ища среди инструментов в своем ящике. Услышав ее шаги, он поднял голову, и на миг глаза их встретились. Лиззи тут же отвернулась и пошла быстрее, направляясь к той части сада, где Альтея некогда разводила полевые цветы. Там, среди гущи сорняков, она заметила несколько ярких распустившихся бутонов и подумала, что было бы неплохо несколько цветков поставить дома.

Добыча оказалась невелика – ее не хватило бы на букет или цветочную композицию, но вполне можно было расставить по баночкам на кухонном подоконнике. Продираясь сквозь сплетение сорняков, Лиззи стала собирать веронику и дикую герань, шалфей и мускусную мальву, складывая цветы себе в корзину. Она была бы не прочь добавить к ним еще несколько васильков – их густая синева прекрасно бы контрастировала с насыщенно-розовым цветом фуксии, – однако васильков не встретилось ни одного.

Ей очень грустно было видеть именно этот сад таким запущенным. Альтея всегда питала к полевым цветам особую любовь, похожую на некое глубинное родство. Возможно, потому, что они так много давали и требовали взамен так мало. Для тех, кто шел их родовой стезей – которых непосвященные зачастую называли язычниками, – все в мире было наполнено разумом и полностью сознавало свою роль в священном Круге рождения, роста, жизни и смерти. Альтея находила в этом утешение: в приливах и отливах, в смене сезонов, что составляли их год. Ее поддерживала вера в то, что ничто не растрачивается впустую и не бывает бесцельным, что всему отпущен свой срок и есть свое предназначение, – и когда это время истекает и предназначение исполнено, их внутренняя сущность все равно продолжает жить, принимая некий новый смысл и новую цель.

Вот почему в роде Лун предпочитали, чтобы после кончины их пепел был развеян по собственной земле – чтобы частица их навсегда осталась жить в родной почве. Лиззи никогда особо не задумывалась над этим обычаем, однако ее утешало осознание того, что прах Альтеи навеки стал неотъемлемой частью той земли, что у нее под ногами. И все же эта женщина заслуживала намного большего, нежели этот наводящий тоску клочок земли, густо заросший сорняками.

Лиззи окинула взглядом клумбы. Не так уж много это и потребует – всего лишь пару-тройку часов да кое-какие инструменты. Может, это было и бессмысленно – так же, как починка теплицы, которой занимался сейчас Эндрю, – но почему-то ей казалось это чем-то очень правильным. В эту работу Лиззи собиралась сейчас вложить всю любовь и всю признательность к той женщине, которая ее вырастила и выпестовала, в то время как собственной матери не было до нее дела.