Последняя из рода Блау

Звук затихал с каждым произнесенным словом и в конце был почти неразличим. Точно потратили псакову прорву энергии, чтобы провернуть такое. Если сейчас даже на нормальную материализацию образа не хватает. Даже если учесть, сколько крови у меня выкачали, все остальное очень энергозатратно.

Странно, обычно предки как скупцы берегут каждую крупицу силы, щедро отбирая у приходящих, но ничего не давая взамен, а тут…

Энергетический шарик над алтарем затих и продолжал тускло пульсировать, постепенно угасая. Мои факелы потухли, и я поползла к выходу, пока совсем не осталась без света. Встать получилось не сразу, меня шатало, подрагивали руки и ноги, но я выровнялась и маленькими шажками пошаркала к двери из алтарного зала.

«Три условия… три условия… три условия…» – прилетело шепотом мне в спину, когда шарик света окончательно потух и я осталась в абсолютной темноте.

Хоть четыре, хоть пять условий. Хоть десять.

Я на ощупь прошла в дверной проем и начала искать справа хоть одну треногу с факелами, чтобы зажечь свет.

– Три условия… – Последнее эхо затихало в воздухе.

Найденный факел покатился в сторону, тренога упала на пол с глухим металлическим стуком, опрокинувшись, а меня накрыло волной образов-воспоминаний. Три условия… У меня есть желания, старшая…

…Свет был ласковым. Как ослепительно-белое море, которое качает на волнах. Бесцельно, без направления и времени, без конца и края, только свет и спокойствие и сила, которая наполняет каждую частицу энергии.

Я была и не была. Я пребывала и отсутствовала. Я существовала и одновременно нет.

В этом ничто кружились в сплошном водовороте образы, фигуры и лица. Вот седой мужчина, так похожий чертами лица на дядю, вот светлая женщина с такими нехарактерными для Блау длинными волосами с легкой рыжинкой, вот вереница детей в нарядных халатиках, вот…

Лица вращались каруселью, казалось, каждый оставляет частицу своей энергии-сущности, приближаясь к тому, кем была я, чем была я, частью абсолютного света.

Достойна. Достойна. Достойна хранить род! Голоса хором звучали со всех сторон.

Отпустить прошлое. Отпустить ненависть. Отдай! Отдай! Отдай! – скандировало эхо.

Верни. Верни. Верни. Прошлое – прошлому. Мешает служению. Мешает служению. Мешает служению…

Среди этой вереницы лиц появился смутно знакомый образ девочки, почти девушки, на пороге цветения. Это лицо было чем-то знакомым, оно волновало, тянуло куда-то, тревожило.

Девочка-девушка была совсем юной. В голубом нарядном ханьфу. Темные глаза с характерным северным разрезом, чуть приподнятые к вискам, темные волосы, забранные вверх в сложную прическу, сияющая ласковая улыбка с едва заметными ямочками на щеках. В маленьких аккуратных ушках покачивались длинные зеленые нефритовые серьги. Девочка протягивала ко мне руки, но не приближалась, ждала, продолжая звать меня улыбкой.

Девочка в голубом мне нравилась. Она была знакомой и какой-то родной, безопасной и близкой. Я хотела ответить ей, но голоса не было, я хотела протянуть руки, но не было рук, я хотела приблизиться, но не смогла сдвинуться с места.

Море чужих образов вокруг нас заволновалось.

Улыбка девочки манила, обещая успокоение, и я попыталась еще раз. Свет вокруг вспыхнул, темные глаза мелькнули совсем близко, нефритовые серьги качнулись… и мы слились в единое целое.

Я и она. Странная счастливая девочка-девушка. Я и юная дева. Я и юная Вайю.

Передо мной проносилось пространство и время, разные миры, разные временные потоки, ломаные и прямые линии жизни. Мы есть одно, мы все части одного целого, разбросанные осколками по разным мирам. Я испытывала счастье от обретения внутренней целостности, я и есть свет, я и есть Вайю Блау.

Освещенность вокруг увеличилась, и я обрела память. Воспоминания о прошлой жизни закружились образами. Я на коленях перед Квинтом вымаливаю прощение, дождливая столица, Аксель покачивается в петле, родовой перстень Блау на костяном пальце высохшего в подземелье скелета, гром и молния на равнине у Рифейского перевала, где нас теснит орда умертвий, а над головами сияет багровым светом Око Прорыва…

Отдай, отдай, отдай, – лился серебристый свет.

Отпусти, отпусти, отпусти, – стонала цитра.

Не отдам. Мое! Я крепко держалась за свою память. Мое! Моя ненависть. Моя боль. Мое наказание. Боль и гнев – источник моей силы. Мое право. Моя месть.

Отдай, отдай, отдай… Чтобы жить… чтобы жить… чтобы жить…

Воспоминания закружились водоворотом, перемешиваясь. Первая диковатая улыбка Нике, мой уставший райхарец, пирог Нэнс, который она испекла для меня под руководством Маги, серьезный Ликас, дядя в черном кафтане, пузатый смешливый Луций, молчаливый Данд… Образы смешивались, и я уже не могла различить, где мое и где чужое.

Мы обе любили дядю. Младшая боялась и уважала, но любила. А я любила просто потому, что вернула утраченное, и потому что он – мой. Любовь к дяде вспыхнула факелом и затопила все внутри. Любви стало в несколько раз больше.