Последняя из рода Болейн

Тот застыл, привалившись к ней. Мария изнемогала под его весом: широкая грудь и большой живот так прижали ее, что она с трудом могла дышать. Он отступил на шаг, и Мария испугалась, что он сейчас ее ударит. Она вздернула подбородок — что угодно, лишь бы не его ласки.

Но он схватил ее и потащил за собой вглубь комнаты, где их осветило пламя камина. Она стояла, выпрямившись, и смотрела ему в лицо, не осмеливаясь отступить к своему ложу.

— Мне совершенно ясно, Мари, — холодно сказал Франциск, — почему ваша сестра преуспела там, где вы потерпели поражение. Вы же никогда ни о чем не просили, а она добыла себе целое королевство, а? Так что сестра ваша — шлюха умная, а вы были… и остались… шлюхой глупой.

— Я была дурочкой, когда предавалась блуду с вами, сир, но теперь все стало по-другому. Говорите все, что вам угодно, а затем уходите, жалуйтесь на меня сестре или кому вы там должны докладывать.

Унизанная перстнями рука метнулась к ней, и Мария рухнула на пол. Щека горела, на губах она почувствовала привкус крови. Потолок, казалось, накренился. Франциск возвышался над ней; обутой в туфлю ногой он пнул Марию в ягодицы и процедил сквозь стиснутые зубы:

— Вот что я докладываю вам, Мари. Ваш великий Анри du Roi вбил себе в голову обвенчаться с вашей тощей сестрицей, вместо того чтобы просто уложить ее в постель и не рушить ради нее святую церковь. Вы никому об этих словах не рассказывайте, а я не расскажу о том, что соблазнительная светловолосая Буллен отказала Франциску du Roi, воспротивилась тому, чтобы он делал с ней все, что ему заблагорассудится, как он часто поступал для собственного развлечения. — И он повернулся к двери, плотнее запахнув полы своей бархатной мантии. — Я позабавлю завтра братца Анри и его сожительницу, расскажу им во всех подробностях, как хорошо вы мне служили и каким манером я вас брал. Каково? Им очень приятно будет послушать о том, как вы… покорно все исполняли.

Он издал сдавленный, каркающий смешок, потом хлопнула дверь. Мария, потрясенная, лежала на полу, испытывая облегчение: она освободилась от Франциска. Пусть что угодно выдумывает для ее родственников или своих пресыщенных удовольствиями приспешников — все равно ее доброе имя давно растоптано в грязи королевских дворов и Франции, и самой Англии. Только одно ее беспокоило: Стафф должен узнать, что французский король лжет, отчаянно лжет.

Холод замка снова окутал Марию, и она с трудом поднялась на ноги. Заложила дверь на засов, разделась донага и стала плескать на себя холодную воду из умывального тазика, терла себя, пока легкое пощипывание не перешло в резкую боль. Мария Буллен телом и разумом принадлежит одному только Вильяму Стаффорду и скорее уж умрет, но больше не позволит никому иному коснуться ее.

Не утруждая себя надеванием белья, она накинула измятое платье, розовато-лиловое с бежевым. Куда бы там ни услали Стаффа — а может, даже и заперли, — она его непременно отыщет. Она пригладила пришедшие в полный беспорядок волосы и схватила со столика серебряный нож для разрезания фруктов. Значит, эти фрукты и тонкое вино предназначались для короля Франции. Сестра продумала все до мелочей. Ноющая боль в животе снова сменилась режущей.

Стук в дверь был таким тихим, что Мария поначалу даже подумала, что ей просто почудилось. Даже трусливый Кромвель не стал бы так осторожно царапать в дверь. Может быть, это отец уже узнал, что она подвела семейство Болейн, и в наказание позволил Кромвелю требовать свою награду? Стук послышался снова. А может, это просто дура служанка?

— Это ты, Изабелла? — Голос Марии прошелестел по комнате, едва слышный за потрескиванием огня в камине.

— Девочка, это я.

Все еще побаиваясь какого-нибудь подвоха, она осторожно приоткрыла дверь и выглянула, держа нож так, чтобы ночному гостю не было видно. Голос-то принадлежал Стаффу, но кто знает, что они еще могли придумать?

— Стафф. Ох, Стафф!

Не успел он войти в комнату, притворить дверь и привалиться к ней, как Мария оказалась в его объятиях. С ней ему стало очень уютно, хотя от его одежды и кожи еще веяло холодом.

— Собирайся, любовь моя. Мы с тобой спрячемся на эту ночь в таком месте, где нас и не подумают искать, — быстро проговорил он. — Твоя злокозненная сестрица, боюсь, приготовила тебе какую-то чудовищную пакость, так что нам лучше убраться отсюда подобру-поздорову, пока еще не поздно.

Он чуть приоткрыл дверь и, высунув голову, внимательно оглядел широкий коридор. Потом повернулся, хотел взять ее за руку, и тут глаза его широко открылись от удивления, словно он увидел Марию впервые.

— Что, черт возьми, здесь произошло? — вырвалось у него. — Ты одеваешься или раздеваешься? И зачем тебе нож? Кромвель? Франциск? — От гнева загорелое лицо Стаффа побледнело; он вынул нож из пальцев Марии, которая отнюдь этому не противилась, и отбросил подальше. — Я убью твоего отца!

— Да нет же, нет, любимый. Теперь уже все хорошо, правда. Франциск приходил сюда, но я ему отказала, и он удалился, кипя от гнева.

— Кипя от гнева? А что успел наделать этот коронованный ублюдок, прежде чем удалиться?