Последняя из рода Болейн

— Увы, отче, — ответил Стафф, глядя в глаза бледному священнику. — Недавно принятый парламентом закон, который запрещает прямые обращения к Риму, — это лишь начало. Мне очень жаль, но вы, без сомнения, правильно уловили дух перемен.

— Да-а, — только и сказал отец Роберт и снова склонился над документом. Помолчал и еле слышно добавил: — Я молился о том, чтобы ужасные события, кои сейчас происходят, указали на второе пришествие Господа нашего. Но, боюсь, земной наш царь всего лишь слушает дурных советников, вряд ли он Антихрист. А правда ли, что та, кого называют королевской Великой Блудницей, так отравила душу короля, что он готов уничтожить святую церковь, лишь бы удержать эту женщину? Испанка Екатерина — помазанная королева, и истинное духовенство об этом не забывает.

Мария на миг задохнулась, и священник тотчас встретился с ней глазами.

— Извините меня, леди Стаффорд. Я не ведал, на чью сторону склоняется ваше сердце, и потому не стоило мне так говорить. Но я всего лишь деревенский священник, а потому не страшусь говорить то, что подсказывает мне моя душа.

— В этом ваше счастье, право же, отец Роберт. Я вам желаю благополучно пережить грядущие времена, — ответил ему Стафф.

— Благодарю на добром слове, но сие — промысел Божий. Я буду хранить святые реликвии, читать молитвы над могилами и заботиться о своей немногочисленной пастве, а все остальное — в том числе и короля, и двор — предоставляю судить Богу. Сие также промысел Его.

— Верно, отче. Мне приятно думать об этом вот так, — от души сказала Мария. — А вы можете совершенно увериться, что король наш не Антихрист.

— Должно быть, так, миледи, но всякое зло ведет к падению. Запомните мои слова: зло бесконечно пожирает себя самое, и в конце концов оно должно быть выдернуто с корнем. — Он встал, опираясь худыми руками о стол. — Ступайте же ныне своею дорогою и pax vobiscum[140].

— Благодарю, отче, — ответил Стафф и положил на шаткий столик мешочек с монетами, отчего столик едва не рассыпался.

Когда они вышли, зимнее солнце садилось за горизонт. Могилы дедов-прадедов жителей села напоминали маленькие домики, занесенные снегом, а в резных дверях засвистел первый порыв вечернего ветра. С покрытых резьбой карнизов свешивались в изобилии сосульки, словно острые зубы какого-то каменного чудища, готового пожрать первого, кто осмелится войти в церковь. Мария обернулась, запечатлевая в памяти маленькую церковь, но та вдруг показалась ей мрачной и заброшенной, и Мария отвернулась, плотнее запахивая свой теплый плащ.

Уитмены собирались подать Стаффу и Марии прекрасный свадебный ужин в их уединенную комнату, однако молодожены настояли на том, чтобы ужинать вместе с самими Уитменами у очага в общем зале. Они поднимали один тост за другим, шутили и смеялись, вспоминали былое, а четверо детишек Уитменов сидели у ярко горящего огня, широко раскрыв глаза: они не могли надивиться тому, что такие блестящие лорд и леди сидят за одним столом с их родителями. Мария усадила к себе на колени трехлетнюю Дженнифер, вспоминая, какой была в этом возрасте Кэтрин, и мечтая о том, каких ребятишек она родит когда-нибудь Стаффу — надо надеяться, не раньше, чем можно будет сообщить родственникам и двору об их браке, а затем ехать в Уивенго. Ей больше не хотелось растить ни сына, ни дочь в душной атмосфере королевского двора.

— Ну что же, предлагаю последний тост: за здоровый сон в зимнюю ночь, — провозгласил Стафф, снова подняв свой кубок. Он подмигнул Марии, и та, к своему неудовольствию, почувствовала, как румянец покрывает ее шею и лицо. Вообще-то очаг пылал слишком жарко, да и от вина она разрумянилась; ей то и дело хотелось смеяться.

Они вместе поднялись наверх, и Мария смущенно обернулась на лестнице, помахала рукой небольшому семейству мастера Уитмена. Она чувствовала себя по-настоящему молодой новобрачной, хотя и слишком много мужчин обладало ею. Уитмены не поверили бы, если бы узнали о ее несчастном прошлом.

— Мне куда больше нравится здесь, чем при дворе с его вечными громкими возгласами и суетой, — тихо заметила она, когда Стафф распахнул перед ней дверь.

— Ты никогда не поймешь, как я страдал в ту ночь, девочка.

— В какую ночь?

— В ту, когда тебя выдавали замуж при дворе. Я слышал, как они все носились по залу и хохотали, а я пошел на конюшню и напился вдрызг в компании конюхов и мальчиков на побегушках. Да и в кости проигрался изрядно.

— Правда, любимый? Ты никогда мне не рассказывал.

Он закрыл дверь и решительно заложил засов.

— Есть много такого, о чем я тебе никогда не рассказывал — о том, как я страдал без тебя, любовь моя. Но теперь это все осталось позади, и дела, дай Бог, пойдут на лад в нашем общем будущем.

Он широко, беззаботно улыбнулся и ласково подтолкнул Марию ближе к огню. В комнате пахло свежими травами, деревянный пол был устлан шуршащим камышом. Стафф ловко расшнуровал платье, и оно розовым облаком упало к ее ногам. Он заключил ее в объятия, и так они стояли, окутанные теплом камина и своей любви.

— Хочешь вина, любовь моя? — прошептал он, зарываясь в ее волосы.