Последняя из слуцких князей. Хроника времен Сигизмунда III

На следующий день еще часы на ратуше не пробили двенадцати, а из ее дверей уже выходила депутация магистрата. Возглавлял ее почтенный пан войт Матей. За ним шли двое судей из магистрата, двое из рады, два бургомистра и городской писарь. Все они были так богато одеты, словно собирались участвовать в процессии или идти на смотр цеховых учений: в новых одеждах яркой расцветки, новой обуви из наилучшей кожи. По недавнему привилею наияснейшего Сигизмунда Августа (так его тогда называли) магистрат был приравнен к шляхте, а потому все чиновники в знак своего шляхетства подвесили к поясам сабли, ножны которых дребезжали, задевая камни мостовой.

По пути им низко кланялись горожане и даже купцы, глядя, как важно и стройно они выступали; люди давали им дорогу, чтобы не мешать, потому что все чувствовали: шли они не просто так, не на гулянье, а озабоченные каким-то важным делом, имеющим отношение ко всему городу. Так они прошествовали в молчании по главной улице, а потом, чтобы не обращать на себя лишнего внимания, повернули на улочку в Рыбном конце, а остаток пути unanimitate— единодушно — решили пройти напрямки, предместьем у самого дома виленского каштеляна.

Здесь они остановились и попросили известить о своем приходе. Через минуту их провели в зал, а вскоре к ним вышел и сам каштелян. После низких поклонов и приветствия пан войт откашлялся и торжественно начал свое слово:

— Ясновельможный пан каштелян! Господин наш и благодетель! С определенного времени страх и беспокойство охватили жителей Вильно, славного города его королевского величества, а все из-за каких-то слухов и разговоров, которые пошли, словно нарочно для того, чтобы нарушить спокойствие этого города и sekuritas— безопасность его. Какие-то недобрые люди содействуют нарушению спокойствия жителей нашего стольного города, разнося подобные сплетни и вымысел, однако же для этого имеются некоторые основания. Каждый день народ видит, как вы, пане, проводите некие фортификационные работы в самом сердце города, делаете какие-то приготовления, могущие нарушить покой горожан. Обдумав все это, мы, войт и городская рада его королевского величества города Вильно, пришли к вам сюда, ad illustrissimum— к вашей светлости — покорнейше просить вас, чтобы в том случае, если вы и в самом деле готовитесь к войне (пусть вас Бог хранит от этого), то хотя бы город Вильно не стал театром военных действий. Мы имеем привилей, по которому ставить войска в самом городе воспрещается, а гостям, прибывающим ежедневно, отводятся в городе постоялые дворы in visceris— посреди — его метрополии, это записано в юрисдике ратуши, чего ранее не было. Если же, не дай бог, дойдет до войны и боев, то это будет погибель для города Вильно, его торговли и расцвета. Потому что даже теперь уже иноземные купцы и гости, до которых доходят эти слухи, закрывают магазины, постоялые дворы и гостиницы пустеют, плата за проживание не поступает, все живут в каком-то страхе и ожидании. Поэтому все мы покорно просим от имени магистрата, товарищества купцов и всего посполитого виленского люда, чтобы вы, если можете, не начинали этой войны, которая приведет к уничтожению торговли и спокойствия в городе, бедствиям и несчастью его жителей.

Пан Бориминский собирался продолжать, но каштелян нетерпеливо перебил его выспренную речь:

— Дражайший пане войт! Вы напрасно пришли ко мне с этим посольством. Я тут никакой войны не начинаю. Я не хочу ее. Не готовлюсь к ней. Идите к пану виленскому воеводе и просите его, чтобы он хорошенько подумал, и, если что-то затевает, то пусть не забывает о городе. Я же вынужден только защищаться, если кто-то затронет меня, а защищаться имеет право каждый и везде, разве не так, пане войт?

— Да, это неотъемлемое право, — смиренно подтвердил войт, — но…

— Но что? — спросил каштелян.

— Но ведь собирается войско, — пояснил войт, — и в окрестностях, и в самом городе его уже много, а говорят, что прибудет еще больше!

— Идите к воеводе! — снова остановил его каштелян. — Идите! Это не моя затея. Я не буду стрелять первым. Если он будет спрашивать у вас, были ли вы у меня, то можете сказать то, что я говорил вам: я никакой войны не начинаю. Всего вам наилучшего, панове!

Депутация низко поклонилась, а потом таким же неторопливым шагом молча пошла к пану воеводе. Но на лицах чиновников магистрата можно было прочесть, что это второе посольство им совсем не по душе, потому что они шли к воеводе, которого боялись как еретика и которого всем расписывали как ужасного человека. Хотя они пребывали в уверенности, что он не должен оскорбить столь представительную депутацию магистрата, но все же им было несколько не по себе. Пан войт обеспокоенно поглядывал на писаря, писарь — на магистратских заседателей, они — на бургомистров. Чем ближе они подходили к дворцу, тем медленнее ступали их ноги. Вдруг войт предложил:

— Обратитесь к нему вы, пане бургомистр.