Последняя из Танов

После турбулентного перелета я наконец в Чиангмай на молчаливом ретрите в окружении офисного планктона – они либо с унылыми, либо с обезумевшими лицами. Сам ретрит будто сошел прямиком со страниц статьи «Конде Наст» с этими красивейшими деревянными виллами в центре декоративного (?) пруда с лилиями, роскошный до мелочей. Насколько роскошный, спросите вы? В качестве униформы нам с девочками выдали костюмчики из чистого льна и пижамы из чистого органического хлопка, да и вообще тут все было органическим и купленным у местных фермеров. Питьевая вода была «заряжена» полудрагоценными камнями и настояна на травах и цветах; в каждой комнате стояли полноценные двуспальные кровати, а также джакузи для «вечерних ванн для размышлений». Занятия там вел какой-то всемирно известный гуру йоги, и каждый вечер с небес призывали ангелов, чтобы они лично благословили сны гостей ретрита. Линда не скупилась, даже когда речь шла о мести.

К сожалению, несмотря на роскошное постельное белье из египетского хлопка в 1200 нитей, при всем перечисленном это был один из тех строгих ретритов, где гости должны провести ДЕСЯТЬ ДНЕЙ в «благословенном» полном молчании, занимаясь йогой, медитируя, бездумно глядя в пространство, мысленно составляя хайку или списки дел, все такое. Проводились также и групповые медитации, и занятия йогой, но даже на них нельзя было общаться, запрещалось даже встречаться взглядами. Можно было писать записки персоналу, но это максимум. Нарушение обета молчания несло серьезные финансовые потери – у гостя могли отобрать «депозит молчания» – а я этого себе позволить не могла. Чтобы задушить все порывы связаться с жестоким современным миром, на территории не было никаких электронных устройств, если не считать идиотский древний телефонный аппарат у стойки администратора, который использовался в экстренных случаях. Никаких модемов, вайфая, мобильников и даже книг или музыки – только наши голые мысли, желания, мечты и тела, сливающиеся воедино со вселенной.

Пошло оно все.

Хелен и кузины смылись на второй вечер и, полагаю, улетели домой, если верить оставленной у администратора записке. Я засмеялась (беззвучно). Пока не вспомнила о том, что сама тут застряла.

На четвертый день я уже была готова устроить побег или подкупить кого-нибудь за десять минут доступа в интернет. И я даже согласна была подсоединиться по модему. Что угодно!

На пятый день я буквально начинала трястись от вожделения при одной мысли о своем телефоне, даже о рабочем. Я не могла вспомнить, зачем вообще ушла из компании, если из-за этого лишилась возможности печатать на той прекрасной на ощупь клавиатуре. Я скучала по своим телефонам. Я не могла даже поиграть в «Кэнди Краш» (зависимость от которой у меня совершенно не возобновилась).

К шестому дню, стоило нам оказаться наедине в комнате, я на языке жестов умоляла Линду, чтобы она забрала меня домой. Странным образом она сама казалась весьма умиротворенной в отсутствие гаджетов. Она злобно зыркала на меня, но не нарушала молчания, и не из страха потерять депозит, а потому, что другие гости никому не давали спуску. Я видела, как они объединились против одной женщины, которая на третий день начала бормотать что-то у портрета достопочтенного гуру, – они ее так энергично зашикали, выпуская собственный накопленный негатив, что та расплакалась и была выведена вон с территории ретрита. С депозитом, полагаю, ей пришлось попрощаться.

Пока что все идет плохо: Линда держится, и я не могу дать слабину первой.

Вот как обстоят дела со мной. Предполагается, что медитируем и ведем дневник размышлений по вечерам, тщательно записывая, что должно придать им ясность и подтолкнуть наши мозги к разрешению эмоциональных конфликтов. На самом же деле я просто чирикала каракули в своем дневнике и писала длинные бессвязные стихотворения Сурешу. В стихах я объяснялась в чувствах и говорила, как жалею, что отталкивала его каждый раз, когда он пытался сблизиться, а потом уже было поздно. А в конце вечера я беззвучно проговаривала написанное, после чего методично рвала листки на длинные полоски, получая странное удовлетворение от того, как наглядно разрушаются мои сокровенные мысли и истинные чувства.

Я бы в любом случае никогда не стала их показывать Сурешу, так как стихи были ужасные. Плюс-минус рифмовались.

На седьмую ночь я в отчаянии постучалась в дверь к Линде, наплевав на правила, – меня аж трясло от необходимости с кем-нибудь поговорить.

Она открыла дверь в одежде, которую уж точно не назовешь стандартной униформой ретрита – в сексуальном белье из черного шелка. Неудивительно, что в руках у нее при этом был смартфон и на экране красовался полуголый Джейсон в не менее сексуальных мужских стрингах. Мне уже было все равно, как она умудрилась все это протащить в свою комнату, – я просто бросилась вперед.

– Дай, – прохрипела я первое за несколько дней слово, сказанное другому человеку. Она подняла его повыше, схватила меня за халат (стандартный, белый, хлопковый) и втащила в комнату, пока я махала руками, пытаясь дотянуться до телефона.