Последняя картина Сары де Вос

Марти задумывается, удерживая во рту сигарный дым.

– Хороший вопрос. Не ваш ли преподаватель, с которым я разговаривал на банкете? Помню много твида.

– Это не сильно сужает поле для догадок.

Они оба смеются, и Марти записывает себе очко в плюс.

– Вы из Австралии?

– Спасибо, что не сказали «из Бостона».

– Ничуть не похоже. Откуда конкретно?

– Из Сиднея. Но до приезда в Америку я несколько лет жила в Лондоне. Училась реставрации, здесь занялась историей искусств. Вы знаете лондонский Институт Курто?

– Конечно, – отвечает Марти, хотя не уверен, что слышал это название раньше, и, чуть помолчав, продолжает: – В четверг вечером у Торнтона и Моррела будет аукцион по старым мастерам, и я там кое-что себе присмотрел. Может, встретимся перед аукционом, и, если все будет хорошо, вы станете моим доверенным советчиком?

– Замечательно.

– Я пришлю за вами машину ровно в четыре. Какой у вас адрес?

– Не надо. Я доеду на метро или на автобусе.

– Я настаиваю.

В трубке слышен треск – наверное, его собеседница крутит провод.

– Хорошо.

Она диктует адрес, Марти записывает.

– Тогда доброй ночи, мистер Альперт. Спасибо, что позвонили. Жду встречи.

– Пожалуйста, Элли, называйте меня Джейк.

– Хорошо.

Марти кладет трубку и понимает, что все это время не сводил глаз с фальшивки. В слабом свете тени кажутся размытыми очертаниями, едва различимыми на чуть голубоватом льде и снеге. Марти думает, как ей удалось написать нечто настолько прозрачное, почти нездешнее, и на краткий миг чувствует одно лишь восхищение.

Амстердам Май 1637 г.

Питер де Гроот идет на распродажу имущества, устроенную Гильдией святого Луки. Он в городе по делу, но в порту случилась задержка, и надо было как-то убить три дня. Только-только светает. Он идет по Кальверстраат, ища адрес, указанный в объявлении. Ночной дозор с трещотками и собаками расходится по домам, фонарщики наливают масло в фонари на горбатых мостиках над каналами. Нужный дом, когда Питер де Гроот его находит, оказывается втиснут в тесный проулок между живописными мастерскими, кузницами и двумя сомнительного вида тавернами под названием «Голодная кошка» и «Хвост льва».

В доме множество темных комнатенок, все на разных уровнях. Худощавый человек, который представляется Теофилусом Тромпом, служителем гильдии, ведет Питера по крутой неосвещенной лестнице. Покупатели и любопытствующие уже собрались в мансарде, отведенной под распродажу. Сюда снесли мебель, свадебные подарки, постельное белье, картины без рам. Полотна расставлены по тематике, на мольбертах и вдоль стены – марины слева, пейзажи посередине, натюрморты справа. Покупатели тихонько ходят, рассматривая товар. Некоторые совещаются между собой, и становится понятно, что они давно знакомы и уже не раз заключали соглашения перед аукционами. Питер гадает, будут ли желающие на натюрморты с тюльпанами. После нескольких лет тюльпаномании рынок с грохотом обвалился. Это произошло в феврале. В годы бума, когда каждый портной и стеклодув бросился спекулировать фьючерсами, Питер де Гроот остался в числе немногих голландцев, устоявших перед опасными поветрием. «Вот как корабль устроен, я понимаю», – говорил он знакомым. Он знал логику шпангоутов, носа, парусов и никогда не вкладывал денег в то, чего не мог объяснить жене и детям. Ставить на цветок, который еще не расцвел, было для него все равно что ставить на движения облаков.

Он присмотрел одну конкретную марину – застигнутый шквалом корабль среди пенных волн. На горизонте сквозь облака пробивался свет, и для Питера это было намеком на вечное спасение. Моряки не утонут. Море свинцовое с прозеленью – Питер видел такие грозные воды в Атлантике в бытность корабельным плотником. Наконец появляется аукционист, близорукий, со стопкой бумаг в перепачканных чернилами пальцах. Он желает сперва продать домашний скарб и начинает скучным голосом объявлять лоты. Питер, просто для затравки, покупает стойку с тремя тростями. Его дом под Роттердамом стоит на огромном участке, и гости часто любуются его молуккской тростью. Другой покупатель забирает почти все кастрюли и миски – возможно, в подарок молодой жене, начинающей вести собственное хозяйство. Прежде чем аукционист успевает перейти к живописи, кто-то из покупателей говорит:

– Ни одно полотно не подписано.

Служитель гильдии осторожно кивает и говорит, тщательно выбирая слова:

– Хотя художники получают разрешение подписывать картины и держать мастерские, картины нельзя продавать вне уложений гильдии.

Из дальнего конца комнаты доносится:

– Должны ли мы понимать, что художник оставил долги перед гильдией?