Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями

И еще очень хорошо известно, что важнейший импульс к созданию пьесы был связан с Любовью Евгеньевной Белозерской. Как и герои «Бега», она прошла эмиграцию, в 1924 году вернулась в Россию и вскоре после возвращения стала женою Михаила Булгакова.

Эти крохи информации, еще в 1983 году изложенные в моей книге «Творческий путь Михаила Булгакова», — вот практически всё, что на сегодня известно булгаковедению об истории создания «Бега».

Отмечу еще два узелка в истории этого удивительного произведения, в ту давнюю мою книгу не попавшие исключительно по недостатку места. (Напомню читателю: в те времена объем книги определялся заранее, за нарушение наказывали жестоко, причем в данном случае наказывали не автора, а редактора, так что приходилось очень и очень взвешивать, что включать, а что отложить — в бесконечность). Один из этих моментов — тень Малюты Скуратова в «Беге».

Заметили ли вы, как зовут одного из центральных персонажей пьесы — генерала Чарноту?

Вот именно: Григорий Лукьянович — так же, как звали знаменитого Малюту, страшного палача эпохи Ивана Грозного.

Случайное совпадение? Тогда вслушайтесь в звучание фамилии: Малюта… Чарнота… Мало? Напомню подлинную и полную фамилию Малюты — Скуратов-Бельский.

Чарнота — Бельский… Черный — белый… Куда уж ближе?

И тем не менее булгаковский Чарнота — генерал-майор «из запорожцев», лихой кавалерист, отчаянный игрок, человек непосредственный и во многом даже симпатичный, никаким образом на жестокого приспешника Ивана Грозного не похож.

Войдя в хлудовский штаб «где-то в северной части Крыма» — с перрона, где ряд повешенных под «лунами» фонарей, — он внезапно снимает папаху (в машинописи 1928 года даже падает на колени) и — Хлудову: «Рома! Ты генерального штаба! Что же ты делаешь? Рома, прекрати!»

А в конце — Хлудову же: «Постой, постой, постой! Только сейчас сообразил! Куда? Домой? Нет! Что? У тебя, генерального штаба генерал-лейтенанта, может быть, новый хитрый план созрел? Но только на сей раз ты просчитаешься. Проживешь ты, Рома, ровно столько, сколько потребуется тебя с поезда снять и довести до ближайшей стенки, да и то под строжайшим караулом! Ну, а попутно с тобой и меня, раба божьего, поведут, поведут… Ну, а меня за что? Я зря казаков порубал? Верно!.. Я, Рома, обозы грабил? Да! Но, Рома, фонарей у меня в тылу нету».

Что было связано с этим именем в недошедших до нас ранних поворотах сюжета?

Чарнота был совсем другим персонажем?

Или под этим именем — Григория Лукьяновича Чарноты — выступал вешатель Хлудов?

Или вместо этих двух генералов на первом плане в пьесе «Бег» был кто-то третий — возглавлявший контрразведку? В законченной пьесе начальник белой контрразведки носит многозначительную фамилию — Тихий…

А волновавшая воображение Булгакова тень Малюты из его творчества не уйдет. Она появится в романе «Мастер и Маргарита», чтобы навсегда остаться в нем. «Ни Гай Кесарь Калигула, ни Мессалина уже не заинтересовали Маргариту, как не заинтересовал ни один из королей, герцогов, кавалеров, самоубийц, отравительниц, висельников и сводниц, тюремщиков и шулеров, палачей, доносчиков, изменников, безумцев, сыщиков, растлителей. Все их имена спутались в голове, лица слепились в одну громадную лепешку, и только одно мучительно сидело в памяти лицо, окаймленное действительно огненной бородой, лицо Малюты Скуратова».

И снова о «Беге»: Ялта

В одном из слоев и в плане сюжетном «Бег» — пьеса об эмиграции. Е. С. Булгакова запечатлела однако в своем дневнике такой диалог: «Ведь эмигранты не такие», — говорил Булгакову официальный драматург Афиногенов. «Это вовсе пьеса не об эмигрантах… — отвечал Булгаков. — Я эмиграции не знаю, я искусственно ослеплен». Тогда о чем же? О малости и беззащитности человека в фантасмагориях бытия? О России, снова и снова выталкивающей не худших своих сыновей и дочерей?

Как бы то ни было, в «Беге» — как сны — проходят загадочные города эмиграции, в которых никогда не бывал Булгаков. Париж… и Константинополь…

Собственно Парижа на сцене нет. Только квартира Корзухина. Того y же — единственное помещение в этой квартире: «необыкновенно внушительно» обставленный корзухинский кабинет. Париж угадывается за окном: осенним закатом… ночной далекой музыкой и утренней тишиной… репликой к явившемуся в кальсонах Чарноте: «Вы… Ты, генерал, так и по Парижу шли, по улицам?»

А вот Константинополь — на сцене.

В сне «восьмом и последнем» он за сплошною стеклянной стеной в комнате Хлудова.

В сне пятом — панорамой города с фантастическим сооружением «тараканьих бегов» на переднем плане и размещенным выше сооружения и сзади узким переулком, по которому так выразительно-театрально проходят турчанки в чарчафах, турки в красных фесках, иностранные моряки в белом, а изредка даже проводят осликов с корзинами…

И в сне шестом, там, где двор с кипарисами и где живут Чарнота, Серафима и Люська и куда забредает с шарманкой обритый после тифа Голубков, — снова повыше дома «кривой пустынный переулок»…