Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями

…Любопытная подробность: как вопили Орлинский и Блюм — на диспутах и в рецензиях — по поводу того, что в «Днях Турбиных» нет… денщика! Офицеры есть, а ни одного денщика нет! И потом пьеса умалчивает о «повешенных на фонарных столбах рабочих»![83]

Так вот в «Беге» будет — не денщик, правда, вестовой — Крапилин… Будет белый генерал, вешающий «на фонарных столбах рабочих» — Хлудов… Но все равно, что бы ни написал Булгаков — не так! И это действительно не так…

Ненависть Главреперткома к «Бегу» оказалась куда более яростной, чем ненависть к «Дням Турбиных».

Но тут у читателя возникает естественный вопрос: что это за Главрепертком такой? Что за новоявленная «кабала святош», умеющая давить на министра и пытающаяся диктовать монарху? Ну, Орлинский и Блюм, чьи имена навязли в зубах… А кроме них? А над ними?

И обнаруживается удивительная вещь: имен-то никаких нет. В 1927 году председатель Главреперткома — Мордвинкин В.Ю… Ну, этот в «Известиях» работал на заре советской власти. Потом стал профессиональным цензором — в Главлите, в Главреперткоме… В январе 1928 года со своей должности председателя Главреперткома Мордвинкин вылетает — постановлением Политбюро, за разрешение пьесы Михаила Левидова «Заговор равных». О Французской революции была пьеса, и какие-то неприятные намеки на Октябрьскую там опознали…

Были или не были эти намеки, неизвестно, но с января 1928 года место Мордвинкина занимает железный Федор Раскольников, в прошлом — лихой революционный моряк, прославившийся тем, что в 1917 году терроризировал москвичей обысками и не то угрозами расстрелов, не то на самом деле расстрелами, в прошлом — член Реввоенсовета республики и командующий Балтийским флотом.

Через некоторое время уберут и Раскольникова, за ретивость, надо думать. И тут на посту председателя Главреперткома утвердится Гандурин К. Д. О загадочном Гандурине мне известны только две вещи. Во-первых, эпиграмма Маяковского: «Подмяв моих комедий глыбы, сидит Главрепертком Гандурин. — А вы ноктюрн сыграть могли бы /на этой треснувшей бандуре?» И во-вторых, листок, очень давно и случайно попавшийся мне в архивных развалах Главискусства. Это записка на московскую телефонную станцию. Главискусство просит перевести квартирный телефон, которым тов. Гандурин пользовался бесплатно как начальник автобазы Совнаркома, на его же, Гандурина, имя, но уже как председателя Главреперткома, на каковую должность он «в настоящее время переведен»[84].

Так что навсегда осталось непонятным — то ли Гандурин из шоферов был переведен в театральные цензоры, то ли он из тех, кому все равно чем руководить — автобазой или драматургией…

А потом Главрепертком возглавит Осаф Литовский, но это уже в начале 1930-х.

Деятели Главреперткома мелькают — не уследишь. А решения все те же: запретить… запретить… запретить… «Дни Турбиных»… «Зойкину квартиру»… «Багровый остров»… «Бег»… «Кабалу святош»…

Секрет в чем же? Известнейший булгаковед В. И. Лосев уверен: в евреях. Даже термин придумал: «синедрион на Лубянке»! Очень эффектно — вроде «протоколов сионских мудрецов». Дескать, не что иное как гнусный еврейский заговор против великого русского писателя.

Тут надо сказать, что идея принадлежит не Лосеву — она впервые прозвучала уже в конце 1960-х годов, сразу же вслед за возвращением Булгакова в литературу. Но вот какая штука: протягиваю руку к книжной полке, чтобы процитировать автора этой идеи, листаю нужные страницы и… увы, ничего процитировать не могу. Я уже писала: двуслойным был язык советской эпохи, с очень сильным вторым планом; этот второй план был хорошо слышен, его воспринимали, понимали, обсуждали. А на современный русский язык он, оказывается, непереводим: подтекст стерся и не поддается цитированию… Только в 1990-е годы, когда все переменилось, эту старую мысль, от которой густо перло антисемитизмом, извлек и впервые озвучил напрямую В. И. Лосев, сочинив свой «синедрион на Лубянке».

Не исключено, впрочем, что хамское звучание и этих строк будет невнятно читателям следующего поколения, и, перечитывая сочинения В. И. Лосева (если их будут когда-нибудь перечитывать), этого вздора читатель попросту не услышит. Но пока второй план сих булгаковедческих «открытий» слышен, уточню: это все не только грязно, но и бессмысленно. И Главрепертком — не Лубянка, другая контора. И евреи в этой истории не очень-то просматриваются. Не был евреем Владимир Иванович Блюм. Луначарский, Раскольников, Керженцев (который вот-вот появится в нашем повествовании) — тоже. Не были евреями ни Владимир Киршон, ни верный помощник Раскольникова Ричард Витольдович Пикель, который осенью 1929 года будет радостным курсивом приветствовать полное запрещение пьес Михаила Булгакова: «В этом сезоне зритель не увидит булгаковских пьес… Снятие булгаковских пьес знаменует собой тематическое оздоровление репертуара»[85].