Последняя командировка

Из-под шляпы, сползающей до плеч, опять раздался пренебрежительный хохот. Чучело подскочило к самому краю плетня. Одеяло болталось на его плечах. Заглянув под шляпу, Сережа увидел только конец палки. Странно все-таки, что не было у него совсем никакого лица.

— Садись, — сказало чучело.

Сережа сел на камень, который днем, при солнышке, горяч, как печка, а ночью остывает.

— Почему ты не спишь?

— Мне жалко вас, — признался Сережа. — Я думал, что вам хочется есть, холодно, страшно тут одному.

— Нет, что ты! Вот если бы я был человеком, я действительно страдал бы от голода, холода, одиночества. Но я ведь не человек. Я ничего не чувствую. Я — чучело, и в этом мое преимущество перед людьми.

— Вот поэтому мне вас и жалко. Вы не можете уйти отсюда даже на минутку. Пойти в лес за ягодами, наловить лягушек в пруду или съесть кусок хлеба с вареньем.

— Да, не могу. Но знаешь ли, некоторое время я был человеком. Хочешь, я расскажу тебе об этом?

С самой весны я стою здесь, на огороде. Как это скучно! Никто не любит меня, никто даже не боится, кроме глупых птиц. Умная птица, и та понимает, что я всего-навсего две палки, связанные крест-накрест.

День и ночь стою на одном и том же месте. Нога моя врыта в землю. Беспомощно и глупо я размахиваю руками туда-сюда. У меня нет имени, нет лица. Я не могу пойти в лес за ягодами, наловить в пруду лягушек или поесть хлеба с вареньем.

В одну из ветреных осенних ночей, когда я метался под напорами ветра, один добрый человек — доктор он или волшебник, точно не могу тебе сказать, — пожалел меня. Он сказал, что поможет мне стать человеком, если я захочу и сумею им быть. Он освободил меня из огородного плена, дал мне имя, одежду и облик человека, а настоящее лицо должно было у меня появиться потом, если я сумею стать человеком.

Он сказал мне:

— Вы берете на себя большую ответственность. Быть человеком очень трудно. Вам надо будет работать. Умеете ли вы работать? Вам придется быть энергичным, смелым, находчивым, мужественным. У вас должно быть доброе и честное сердце. Но все эти качества появится у вас, если вы страстно захотите стать человеком и будете жить как человек.

Я ответил ему, что очень хочу быть человеком и буду жить как человек.

— Хорошо, — сказал доктор. — Еще одно предупреждение: избегайте порывов откровенности. Если вы откроете кому-нибудь секрет вашего происхождения, вы снова обратитесь в палку без лица и имени, наряженную в чужой пиджак.

— Согласен, — крикнул я.

И вот я обратился в молодого человека лет двадцати пяти. Я поступил работать на шахту. Ну и сырость же там была! И ниоткуда, можешь себе представить, не проникал даже самый маленький луч солнца. В первый же день работы я быстро устал и промочил ноги. Толстый слой глины налип на подошвы моих желтых башмаков. Надо тебе сказать, что все принимали меня за иностранца: я говорил с некоторыми затруднениями. Ведь в огороде мне не случалось разговаривать. Я назвал себя Альбертом. Это имя красиво звучит.

В конце концов, я действительно был иностранцем… или, вернее, гражданином птичьего государства. У меня ведь не было родины.

Итак, я работал в шахте. По окончании рабочего дня я стоял около скользкой стены, куря трубку. Я наблюдал с недоумением, как работают люди. Право же, я совершенно не мог понять причины их усердия. Я спросил одного из них, того, который работал особенно весело и легко:

— Скажите, дружище, вы, верно, надеетесь на большую награду?

Он ничего мне не ответил. Я спросил другого:

— Разве вы не устали, что работаете сверхурочно?

— Устал, — ответил рабочий. — Но надобно кончить работу в срок.

Я спросил третьего, самого молодого:

— Вы, верно, любите работать?

— Да, — сказал он, — когда я работаю, у меня хорошее настроение.

Должен тебе сказать, что меня озадачили все эти признания. Я этих людей понять не мог. У меня работа вызывала усталость и отвращение — ведь я, бывало, только и делал, что размахивал руками! Идя по улице, размышлял я о трудностях человеческой жизни и вспомнил свой огород. Как было легко и безопасно махать руками, когда налетал порыв ветерка! Право, это не требовало никаких усилий с моей стороны.

Неожиданно прямо передо мной остановился трамвай, переполненный людьми. Толпа ожидающих на остановке кинулась и облепила вагоны со всех сторон! Что вдруг случилось со мной? Эта суетящаяся толпа показалась мне стаей птиц и нечаянно, совершенно нечаянно я замахал руками и закричал: «Ш-ш-ш!..»

Какой-то толстяк с раздутым портфелем под мышкой и клювообразным носом был, несомненно, вороной. Я ударил его по голове, но он ничего не сказал, потому что в трамвае ведь никто не отвечает за свои действия. Некоторые только и отводят душу, что в трамвае. Я видел, как била своего соседа зонтиком одна старушка. Дома ей этого делать никогда не позволяли.