Последняя любовь

Быстро миновав сад, граф Август скорее вбежал, чем вошел в гостиную к графине, и всем бросилось в глаза, что обычно невозмутимо спокойный граф не в своей тарелке.

— Q^u avez-vous, comte? [141]— запищала из глубины своего кресла графиня.

— La grande, la grandissime nouvelle! [142]— вскричал граф. — Я расскажу вам нечто удивительное. Une chose inouie! [143]— Он упал на стул и, забыв о своем неизменном жесте, запустил руку с бриллиантовым перстнем в густую шевелюру.

— Что такое? Qu у a-t-il-donc? [144]— послышалось со всех сторон.

— Пани Ружинская, vous savez [145], эта пани Ружинская… cette grande dame qui se donnait des airs dine princesse [146], — с издевкой проговорил он. — Так вот…

— Eh bien [147], что же дальше? Не мучайте нас, граф! — хором отозвались дамы.

— Eh bien, пани Ружинская выходит замуж… mais c'est une chose inouie [148]… выходит замуж за этого… инженера…

— За Равицкого? — вскричала графиня.

— Да, за этого ремесленника…

— Ах! Ах! Voila! Возможно ли? Impossible! [149]— выкрикивали гости.

Вевюрский, который, когда вошел граф, как раз взял шляпу, чтобы идти к Регине, замер у клетки с попугаем, словно статуя, наряженная в визитку и темно-красный галстук.

— Le beau comte Auguste [150]получил гороховый венок, — шепнула соседке Клементина, — иначе с чего бы он стал так волноваться?

— Comtesse, votre flacon des seis! [151]— закричала Констанция. Пану Квилинскому дурно!

В самом деле романтический юноша побледнел, как полотно, его сотрясала дрожь, глаза наполнились слезами, а лицо сморщилось, как у младенца.

— С est une messaliance, Ружинская происходит из знатного рода Тарновских, выходя за инженера, elle d'eroge… je ne sais vraiment o`u le monde s en va? [152]— процедила графиня.

— Признайтесь, граф, — шепнул на ухо графу Августу какой-то золотушный князек, — вы получили отказ? — Moi, mon cher? — высокомерно ответил аристократ, моментально приходя в себя. — Как? Чтобы я просил руки простой шляхтянки? Me crois-tu capable de faire une m'esalliance? [153]

— Меня нисколько не удивляет нелепый поступок Ружинской, — объявила Клементина. — Какова жизнь — таков и итог. Авантюристка, разводка, вполне естественно, что она кончила мезальянсом.

— Кто бы женился на ней после всего, что было? — добавила одна из дам. — N'est-ce pas [154], мосье Вевюрский?

— Mais oui, — ответил Фрычо, придя в себя, — vous avez raison [155], эта дама чрезвычайно несимпатична…

Только два человека из всей компании молчали: Изабелла, которая сидела у открытого окна и, глядя в сад, вертела в руках розу, и доктор, — он стоял, опершись о камин, и с мрачно-ироническим видом слушал разговоры окружающих. Перед глазами Изабеллы стоял Тарновский — таким, каким она увидела его впервые на освещенном солнцем газоне, на который смотрела сейчас. Чьи-то черные глаза вытеснили из головы доктора терапию и патологию.

Ветреная кокетка, может, впервые в жизни подумала: «Эта штука, что зовется любовью, не всегда забавна, иногда она причиняет боль».

«Жалкая человеческая доля!.. — размышлял благоразумный доктор. — Бродишь по свету, заглядываешь людям в душу, ищешь истинное добро и красоту, наконец находишь, а насмешница судьба говорит тебе: «Ступай с Богом! Красота не для тебя! Жалкая человеческая доля!..»

* * *

На следующее утро шестиконная карета Ружинской в клубах дорожной пыли исчезла из глаз отдыхающих в Д., а спустя несколько дней уехал и Равицкий. Оставшееся общество долго еще судачило об уехавших, гадая и высказывая различные предположения.

Человеческая жизнь подобна драме, сыгранной перед многочисленными зрителями. Упал занавес, исчезли за кулисами актеры, а зал еще долго оглашают рукоплескания или свист недовольных. Наконец гаснет свет, зрители расходятся, и каждый поглощенный собственной житейской драмой забывает о виденном спектакле, и… finita la commedia [156].

1867