Последняя любовь

— Mais connu! — воскликнул Фрычо. — Я тоже его знаю, мне случилось купить у него на ярмарке четверку коней, и он, черт, надул меня.

— Ха-ха-ха, он мастак на такие дела, но кони у него добрые.

— Где же ваша новость? — вмешался, притворяясь равнодушным граф.

— Сейчас расскажу. Когда мы увидели знакомого, а Одзя тоже знает Мечика, начались расспросы о том, что слышно, весело ли развлекаемся, кто в этом году отдыхает, много ли девушек на выданье. Слово за словом, вышло так, что мы стали рассказывать о Ружинской, посмеялись над larmoyant'ым [127]Янушем, который, кстати, был с нами, сказали, что он влюблен в нее так, что у него глаза на мокром месте. «Ружинская! — воскликнул Мечик. — Красавица! Ma foi, не выходит ли она замуж?» Мы хором спросили, откуда он ее знает. «Я бывал у ее мужа, Альфреда Ружинского, на Волыни, — ответил он, — охотился с ним, играл в карты и часто видел его жену. Потом Ружинская ни с того ни с сего уехала от мужа и развелась с ним. Вот уже четыре года, как они в разводе». Вот вам моя новость!

— Нас она не очень интересует, — равнодушно промолвили оба слушателя, однако, вопреки этому утверждению, во время рассказа Бронислава другая туфля Вевюрского отлетела далеко под стол, а на белом жилете графа Августа появился черный след от пепла.

— Как это не интересует! — вскричал Бронислав. — Меня это действительно не касается, потому что я не претендую на пани Ружинскую, но другие… — И он лукаво подмигнул обоим претендентам.

— Любопытно, почему она разошлась с мужем? — задумчиво произнес Фрычо.

— Мечик говорит, что этого никто не мог понять.

— Наверно, влюбилась в кого-нибудь.

— Мечик отрицает это. Он говорит, Ружинский дельный человек, красивый и богатый.

— Эскулап, эскулап! — вдруг закричал Вевюрский, увидя в окно доктора, который направлялся к пациентам, живущим в том же доме.

Доктор обернулся.

— Здравствуйте, пан Вевюрский! Что случилось, почему вы до сих пор не одеты?

— Заходите, доктор, у нас новость!

— Какая? — небрежно спросил доктор, подходя к окну.

— Только что мы узнали, что Регина Ружинская в разводе со своим мужем.

— Действительно хорошая весть для ее поклонников.

— А кто ее поклонники? — с легким неудовольствием спросил Фрычо.

— Не знаю, — саркастически ответил доктор. — Но, наверно, они есть, если кто-то даже учил попугая произносить ее имя.

— Э, доктор, то была шутка.

— До свидания, пан Вевюрский!

— Au revoir, эскулап.

Доктор ушел и только в воротах вспомнил, что забыл навестить больного. Он медленно вернулся, но не пошел сразу к пациенту, а постоял на крылечке, опустив голову и машинально рисуя палкой на песке. Может, он задумался о том, сколько и какие ванны следует прописать больному? А может, из-за бутылок минеральной воды и пузырьков с лекарствами перед его глазами возникло слово «разводка» и так завладело его мыслями, что доктор разорвал два листа бумаги, прежде чем выписал рецепт.

Бронислав отправился завтракать к Одзе, граф Август тоже встал.

— Граф, вы пойдете к Ружинской прощаться? — спросил Фычо.

— Сам не знаю, — невозмутимо ответил граф. — Надо бы… Может, на минутку зайду, а вы?

— Я предпочел бы не ходить, что-то не хочется… да неудобно. Зайду, пожалуй, но сначала забегу к графине.

Едва за графом Августом закрылась дверь, Фрычо с криком сорвался с места:

— Михалек, венскую визитку, да поживей!

А сам тем временем подошел к зеркалу, перед которым была настоящая выставка баночек и флаконов с духами, помадами, кремами и прочим.

— А какой галстук подать, ваша милость? — спросил Михалек.

— Подай все, сам выберу!

Лакей разложил на столе разноцветные галстуки — узкие, пошире, совсем широкие, — их было тридцать шесть штук!

— Скажи, Михалек, какой мне больше всего к лицу?

— Ваша милость во всех хороши!

— Гм, но какой выбрать? Коричневый слишком темен, синий не подходит по цвету к визитке, может, зеленый, а? Подай визитку!

Визитка была темно-вишневой, и зеленый галстук оказался неподходящим. Все тридцать шесть галстуков, один за другим, были приложены к визитке, рассмотрены вблизи и издалека, пока наконец не был выбран темно-красный.

Таким же образом были осмотрены и выставленные в ряд у стены блестящие, как стеклышко, двенадцать пар ботинок, полуботинок и штиблет. Только через час Вевюрский в вишневой визитке и темно-красном галстуке, пахнущий чистейшим mille-fleurs'ом [128], в перчатках ярко-желтого цвета, держа в руках шапокляк, встал перед зеркалом и с победоносным видом оглядел себя.

«N'ai-je pas l'air d'un ch'erubin?» [129]— подумал он, после чего посмотрел на часы на толстой цепочке со множеством брелоков и прошептал:

— Еще только двенадцатый час, пойду сначала к графине, а потом к ней, c'est le plus convenable [130].

Не замечая Михалека, он стал ходить по комнате, бормоча что-то себе под нос, словно повторял урок, который придется скоро отвечать:

— Пани, я у ваших ног…

Или:

— О пани, сжальтесь надо мной…