Последняя любовь

Вот в воротах показался парень лет двадцати в черной тужурке и белом жилете, на котором необычайно ярко сверкала цепочка от часов, в шапке набекрень. Насвистывая и уперев руки в бока, он наблюдал за происходящим во дворе. Его внешность не оставляла сомнения в том, что это лакей, и, живи он во времена Мольера, он мог бы послужить знаменитому комедиографу прототипом для его Фронтена — столько хитрости и сметки светилось в его глазах.

— Здравствуйте, пан Григорий! — сказал он, подходя к слуге Тарновского.

— Здравствуйте, пан Михал, — равнодушно ответил тот, продолжая стучать молотком.

— Что нового?

— Да ничего!

— Куда это вы собрались?

— В дорогу, как видите.

— В дорогу? — воскликнул лакей и присел на сундук. — Вы что, уезжаете?

— Завтра!

— Ха-ха-ха, — засмеялся лакей, — видно, вашей пани надоели здешние воды. А может, о муженьке соскучилась? — И, не дождавшись ответа, продолжал: — Красивая у вас хозяйка… чтоб ее… Мой хозяин из-за нее голову потерял, ей-Богу… Может, на свадьбе еще погуляем, а, пан Григорий? Хе, как вы думаете?

— Как же так, сударь, разом и о муже и о свадьбе болтать, — пробурчал из-под усов кучер.

— А почем я знаю, замужем ваша хозяйка или нет, — она ведь с братом разъезжает. Были бы вы порядочными людьми, так сказали бы. Хе!

— А нам до этого дела нет, — равнодушно ответил Григорий.

— Как это дела нет? Послушай, Григорий, что я тебе скажу. Мой хозяин не поскупится, и тебе кое-что перепадет. — И он многозначительно показал на свою загорелую, сомнительной чистоты руку.

Григорий невозмутимо посмотрел на него и ответил спокойно:

— Коли мне деньги понадобятся, я у хозяина или у хозяйки попрошу, а в карман к вашему пану и в дела своих господ нос совать не стану.

Тут прибежала проворная горничная с иголкой и ниткой в руках.

— Здравствуйте, Ганночка! — Лакей встал, играя томпаковой цепочкой.

— Для кого Ганночка, а для кого и нет, — буркнула девушка, вынимая из кареты подушку и разглядывая отпоровшуюся обивку из дорогого бархата.

— Ну так здравствуйте, панна Ганна! — с умильной улыбкой поправился неисправимый щеголь, подходя к девушке и пытаясь взять ее за руку.

Девушка выставила иголку.

— Может, у вас принято хватать за руки, а у нас нет, — отрезала она.

— Ай-ай! — вскричал лакей, осматривая уколотую руку.

— Ха-ха-ха! — смеялись кучер и Григорий.

— Уж больно вы сердитая, — сказал щеголь. — Ну как, может, выпьем посошок на дорогу, а? — обратился он к Григорию. — У Шмуйлы, напротив, крепкое пиво.

— Недосуг мне, — отрезал казачок.

Современный Фронтен натянул поглубже шапку, еще раз глянул на присутствующих и, видя, что тут ничего не добьешься, направился к воротам.

— Скатертью дорога, — буркнул Григорий.

— Будь здоров! — смеясь крикнула вдогонку горничная. — Пиши мелкими буквами на Бердичев! — и показала уходящему кукиш.

— Ха-ха-ха! — хохотали слуги. — Что, получил? Ха-ха-ха!

Кучер вывел из конюшни пару фыркающих лошадей под серой попоной.

— Но, Султан, но! — покрикивал он.

На крыльцо вышел Генрик.

— Эй, ребята! — закричал он. — Пошевеливайтесь, завтра об эту пору выезжаем.

— Все готово, пан! Хоть сейчас можно ехать, — весело ответили три голоса.

Тем временем наш Фронтен повеся голову шел вдоль улицы и скрылся в доме, где жил Вевюрский.

В комнате с двумя окнами во двор за столом, накрытым к чаю, сидел херувимчик в персидском узорчатом халате и расшитых туфлях. Напротив него, в костюме для утренней прогулки, небрежно развалившись в кресле, курил сигару граф Август.

— Михалек возвращается! — вскричал Фрычо, завидя в воротах лакея.

Граф Август с безразличным видом отхлебнул чай из стакана.

— Ну что, Михалек? — обратился Вевюрский к вошедшему лакею. — Узнал что-нибудь?

— Где там! — уныло ответил Фронтен. — У этих людей, ваша милость, язык на запоре, а уж Ганна — чистая змея! Так уколола меня иглой…

— Растяпа! — рассердился Фрычо. — Значит, так ничего и не выведал?

— Как же, ваша милость? — с хитрой миной ответил лакей. — Завтра их господа уезжают!

При этих словах Вевюрский подскочил в кресле, да так, что с ноги у него упала туфля, а граф Август облил чаем белый пикейный жилет.

— C'est inimaginable! [126]Вы слышите, граф? Завтра они уезжают!

— Меня это ничуть не трогает, — ответил граф, вытирая платком пятно на жилете.

— Конечно, — беря себя в руки, согласился Фрычо, — какое нам до этого дело. Впрочем…

Тут с грохотом распахнулись двери, и в комнату ворвался рослый, плечистый мужчина; бросив шляпу на стул, палку на пол, он закричал:

— Bonjour, messieurs, налейте мне чаю, и я расскажу вам новость.

— Как дела, Брыня? — спросил хозяин. — Михалек, чаю пану Брониславу! Что за новость?

— Хо-хо, новость отличная, ma foi! Вот видите, какой я хороший товарищ, для вас постарался.

— Ну, что там у вас? — высокомерно спросил граф.

— Видите ли, господа, — заговорил Бронислав, садясь к столу и прихлебывая чай, — вчера, когда мы играли в преферанс у Одзи, во двор въехала бричка. Я выглянул в окно и увидел своего старинного приятеля Мечика Загурского.