Последняя любовь Аскольда

Милава не замечала хозяйку. Толпа расступилась, толкнув ее и оттеснив в сторону. Но Ярина тут же забыла о ключнице, увидев Дара, гордо вышагивающего впереди своих сподвижников в накинутом на плечи красном корзно[46], носить которое имели право только мужи из княжьего рода.

Дар поднялся на помост по шатким, наспех сколоченным ступеням. Ярина еле сдерживала рыдания и про себя умоляла брата посмотреть на нее. Дар поднял глаза, будто услышал призыв, оглядел толпу и увидел сестру. Непонятная гримаса: то ли улыбка, то ли усмешка – мелькнула на его лице и тут же погасла.

На помост взошел палач. Народ снова всколыхнулся, толкая Ярину назад в толпу. Она попробовала пробиться к помосту снова, но, услышав: «Князья, князья едут!», перестала проталкиваться и поглубже натянула плат на лицо.

Князья подъехали на лошадях в сопровождении охраны, встали у помоста. Золотые цепи сверкали у них на груди – знак нерушимой княжеской власти. Дир сидел в седле прочно, не шевелясь. Аскольд же то и дело беспокойно всматривался в толпу. Ярина еще больше закуталась в плат и постаралась спрятаться за широкую спину мужчины, стоявшего рядом.

Между тем на помосте шли последние приготовления к казни. Палач взял меч. Первым к плахе подошел Дар, откинул полы корзно, встал на колени, опустил голову на плаху, прикрыл глаза. Ярина поднесла разом вспотевшие ладони ко рту, сжала его плотно, чтобы не закричать.

Палач-христианин не мог пролить кровь, не перекрестившись, поэтому, держа меч в одной руке, правой он осенил себя крестом. Толпа зачарованно смотрела на его пальцы, выписывающие перед собой крест, и на рот, шепчущий молитву. Толпе язычников казалось, что он произносит какое-то магическое заклинание. Люди боялись даже пошевелиться, чтобы не навлечь на себя гнев чужого бога.

Палач закончил читать молитву. Он взял меч обеими руками, поднял его над собой, чтобы с размаху опустить на шею и сразу отрубить голову, а не ранить, обрекая смертника на лишние мучения.

Народ, только что явившийся свидетелем христианского ритуала, немного расслабился, поэтому никто ничего заметить не успел. На помост вспрыгнула девица, ее руки взметнулись, и голову Дара накрыл большой плат.

Палач в недоумении опустил меч: куда бить – шеи не видно? А толпа уже пришла в себя, кричит, ликуя, напирает на помост. «Обычай, обычай предков. Девица желает взять смертника в мужья. Казнить нельзя… грех».

Князь Аскольд поднял руку. Народ притих.

– Раз девица успела в последний миг накинуть плат, то дарую всем осужденным помилование. Идите с миром и не пытайтесь больше поднимать руку на княжескую власть.

Ярина, забыв об осторожности, с радостью смотрела на Дара, сжимающего в объятиях Милаву, уткнувшуюся ему в грудь. По щекам Дара катились крупные слезы, но он не вытирал их, ничуть не стыдясь показать свою слабость людям.

Ярина стала пробиваться к помосту, но вдруг заметила направленный на нее взгляд Аскольда. На миг глаза их встретились, и сердце женщины екнуло: в мужском взгляде были и боль, и изумление. Она развернулась и настойчиво принялась вылезать из толпы, слыша позади разъяренный крик: «Держи ее!»

Поскольку народ еще не пришел в себя от случившегося на помосте, никто ее не задерживал. Работая руками и коленями, Ярина выбралась из толпы и побежала. За ней выскочили гридни. Теперь встречные с недоуменными вопросами: «Воровка, что ль?» – пытались ее поймать, но она как-то ловко ускользала.

Но гридни преследовали ее по пятам и уже почти догоняли. Ярина вбежала в чьи-то незапертые ворота, с ходу проскочила двор и вылетела прямо на могильник, расположенный позади усадьбы.

Сердце щемило, ныло и гулко стучало, грозясь выпрыгнуть из груди. Воздуха не хватало, и, чтобы не упасть замертво, Ярина остановилась. В голове звенело, кровь яростно пульсировала в виски.

Во дворе загалдели преследователи. Понимая, что не сможет убежать, Ярина тихо юркнула за домовину[47]. Скрипнула задняя калитка, послышался разговор.

– Мы видели, как она вбежала в этот двор.

– Я ничего не слышал и не видел, – пробурчал сердитый голос в ответ.

– Куда же она подевалась?

– А я откуда знаю? Идите-ка вы подобру-поздорову отсюда. Нечего вам делать на могиле моих предков. Я понимаю, вам, христианам, все равно, ну а мне не по себе становится, когда я сюда прихожу. Предки и отомстить могут за осквернение.

Гридней, видимо, проняло. Калитка захлопнулась, и все стихло, но выглянуть и посмотреть Ярина боялась.

Только из слов хозяина она сообразила, что сидит на могильнике. Ярина знала, что поляне мертвых не сжигают, а закапывают под домовинами. И хотя она боялась мертвецов, чьи души не нашли успокоения на краде, страх перед живыми гриднями был сильнее.

Ярина просидела за домовиной до сумерек и, когда осеннее неласковое солнце скрылось, почувствовала настоящую жуть, веющую замогильным холодом от мрачных домовин, которые в сгущающейся темноте приобретали очертания страшных чудовищ. Она встала и поплелась вдоль плетня, окаймляющего могильник.