Последняя любовь Хемингуэя

–Правильно делаешь, Ади. Больного надо посетить, утешить, помочь, чем можешь. Потом все тебе вернется с благодарностью. Я буду молиться за его выздоровление.

–Спасибо, мама, за напутствие. – Ответила Адриана недовольно. И здесь мама говорит о какой-то благодарности.

В машине, довольный Джанфранко, сказал Адриане:

–Ты у меня, сестра, молодец! Теперь машина наша.

–Вам всегда что-то от меня надо. – Она имела в виду и свою мать. – А я просто еду к больному.

Хемингуэй уже не ждал Адриану. Решил, что она не может приехать, у нее какие-то свои неотложные дела. Нулевое настроение опустилось еще ниже.

Но вечером к нему в палату вошли Джанфранко и Адриана. Это было так неожиданно для Хемингуэя, что он на какое-то мгновение растерялся. Он уже не надеялся увидеть Адриану до полного выздоровления.

Адриана молча, широко открыв свои, и без того огромные черные глаза, вглядывалась в него. За этот месяц – непроизвольно фиксировал ее мозг, – Хемингуэй сильно поседел. Небрит, щетина клочьями свисает с щек и с подбородка, будто кто-то вырвал живьем ее куски из тела. Один глаз прикрыт марлевой повязкой, и только постель, на фоне больного Хемингуэя, выглядит чисто и целомудренно.

Адриана прошла к кровати, и Хемингуэй протянул ей руку. Она села на краешек чистой простыни и прижала его ладонь к своему лбу. Потом опустила его руку ниже и поцеловала ладонь.

–Что случилось, Папа? – Тихо произнесла она, и слезы появились в уголках глаз.

–Ничего страшного, девочка. Я уже выздоравливаю. Наклонись ко мне, я тебя поцелую.

Адриана склонила над ним свою голову, и ее густые волосы закрыли их лица. В таком положении они замерли на минуту. Сиделка раньше вышла из палаты, чтобы не мешать посетителям и больному при встрече. Только один Джанфранко смотрел на них, раскрыв рот от удивления. Он не мог понять сестру. Он ожидал чего-то такого, но не подобного откровения чувств. Наконец, Адриана подняла голову, и Джанфранко увидел на их лицах радостные улыбки. Но они его словно не замечали.

–Ты давно приехала в Падую? – Спросил Хемингуэй.

–Только что. Мы даже не заехали к знакомым, чтобы оставить у них свои вещи.

–Ты сегодня останешься со мной?

–Да. Но разрешат ли врачи?

–Мне все разрешено. Я их паршивого согласия спрашивать не буду. Я тебя сегодня не отпущу от себя никуда. Согласна?

–Да. Но мне надо переодеться с дороги.

–Переоденешься здесь.

Они замолчали, и Джанфранко деликатно кашлянул, чтобы напомнить о себе. Хемингуэй повернул голову к нему.

–Спасибо, Франки! Ты езжай к своим знакомым и приедешь сюда рано утром до прихода врачей.

–Хорошо, мистер Хемингуэй. А как насчет машины?

–Она твоя. Как буду уезжать из Италии, передам тебе все документы на нее.

–О, спасибо! – Обрадовано прокричал Джанфранко. – Значит, до завтра!

Адриана поняла, – размен произошел. Но пока решила не спрашивать Хемингуэя, почему он это сделал.

Они разговаривали до позднего вечера. Хорошо, что мартовский вечер наступает рано. Сиделке Хемингуэй объяснил, что она свободна до конца своей смены и, чтобы в палату не заходила ни под каким предлогом. Когда наступил вечер Адриана, спросила:

–А где мне спать?

Кресло, на котором спала Мэри, из палаты вынесли, оставались стулья.

–Я поставлю стулья в ряд и лягу на них. – Предложила она.

–Нет, девочка. Сегодня ты будешь спать со мной! – Твердо произнес Хемингуэй.

–А я вам не помешаю? – Просто спросила Адриана, даже не подумав о возможности отказа.

–Ты мне никогда не мешаешь, девочка. Ты мне нужна всегда и везде.

–Тогда мне надо переодеться. Не могу же я в дорожном платье лечь в чистую постель.

–Стерильную. – Засмеялся Хемингуэй. – Переодевайся, а я буду за тобой наблюдать.

–Не надо на меня смотреть. Мне просто не во что переодеться. Одежду увез Франки. Я не догадалась попросить его оставить сумку.

–Я тоже оказался не из догадливых. На вешалке висит белый халат. Одень его.

Адриана подошла к вешалке, сняла жакет и повесила его на крючок. Потом обернулась к Хемингуэю:

–Отвернитесь, Папа.

Хемингуэй молча повернулся на другой бок. Теперь он слышал только шуршание одежды. Свет погас, и он почувствовал рядом с собой дыхание Адрианы. Он приподнялся над ней и поцеловал долгим, нежным поцелуем. Она гладила его давно не бритые щеки и целовала, как ему казалось, самые болезненные места на лице. Боль уходила из тела, и оно наливалось молодым здоровьем…

Хемингуэй лежал на спине, откинув руку, на которой покоилась голова Адрианы, и чувствовал глубокое удовлетворение, и гордость за себя. Даже промелькнула мысль – это не рациональная Мэри, которая недавно ночевала в палате. Но он бегом прогнал из головы такое подлое сравнение. Он чувствовал сейчас себя уверенным, как тридцать лет назад, когда решил стать писателем. Женщины, особенно любимые, всегда дают уверенность мужчинам. Хемингуэй это прочувствовал на себе. И сейчас болезнь уходила из его души и тела, ему хотелось жить и работать. И он еще крепче прижал к себе молодое, пахнущее здоровьем, женское тело.