Последняя любовь лорда Нельсона

Он часто просил короля изменить процесс Фердинанд милостиво его выслушивал, одобрял его и — ничего не менял В нем обнаружилась теперь вся жестокость труса. Прежде, пока не затрагивались его собственные интересы, он нередко проявлял добродушие. Но теперь, так как ему надо было укрепить свою безопасность и власть, оказалось, что это добродушие было скорее слабостью, чем положительной чертой характера. Никакое наказание не представлялось ему слишком суровым, никакое устрашение — достаточно действенным.

И соединяя хитрость крестьянина с жестокостью деспота, он перенес приведение смертных приговоров в исполнение на время своего возвращения в Палермо. Тогда вся ответственность возлагалась бы на судей Giunta di Stato[66], а имя короля, чистое и незапятнанное, сияло бы сквозь мрачную мглу гонений.

Эмма часто вспоминала Чирилло. Придумывала планы его спасения. Говорила о нем с Нельсоном, просила его замолвить слово перед королем.

Нельсон и сам сожалел о страшной участи Чирилло. Охотно помог бы ему. Но как смел он заступаться только за него? Потому лишь, что Чирилло был его врачом? В то время как сотни людей, чья вина была меньше, молили о милосердии?

Это было невозможно. Честь и справедливость не допускали этого.

* * *

Гнетущий июльский зной висел в эти дни над водами залива, высушивал дерево кораблей, давил на людские нервы и умы.

В утренние и вечерние часы, когда веял свежий ветер с моря, Нельсон приказывал спустить на воду катер «Фоудройанта» с командой, и вместе с королем, Эммой, сэром Уильямом и частью придворных отправлялся под парусом к островам или вдоль городского побережья осматривать многочисленные приметы сражений.

Фердинанд ни разу не разрешил пристать к берегу. Повсюду чудились ему засады, притаившиеся убийцы. Встречные лодки должны были уступать катеру дорогу, не приближаясь к нему; рыбаки — немедленно вынимать сети и изо всех сил грести прочь. С тех пор как одной из рыбачьих лодок, недостаточно быстро отошедшей, продырявил дно снаряд, выпущенный из орудия с катера, они стремительно уплывали, как только показывался флаг с королевским гербом.

Однажды утром какая-то флотилия рыбачьих лодок не только не уступила катеру дорогу, но стремительно помчалась навстречу ему. Удивленный капитан Харди замедлил ход и приказал сделать предупредительный выстрел. Тогда лодки бросились в разные стороны, в то время как сидевшие в них люди издавали громкие крики, с ужасом указывая на какой-то темный предмет, выступавший вдалеке из воды.

Казалось, это была большая рыба, которую течение залива гнало к Неаполю.

Фердинанд при приближении флотилии сбежал в каюту. После сообщения Харди он вздохнул с облегчением. Затем вместе со свитой поднялся на палубу, чтобы взглянуть на диковинное морское чудовище. И в то время как остальные обменивались шутливыми предположениями, он взял подзорную трубу, принесенную капитаном Харди, и стал всматриваться в приближающийся загадочный предмет.

Внезапно он громко засмеялся.

— Наверно, парни уже с самого раннего утра пьяны, что приняли кусок дерева за рыбу. Это дерево, мачта, — он протянул трубу Эмме. — Не посмотрите ли и вы, миледи?

Эмма вгляделась.

— Я не могу полностью согласиться с вашим величеством, — сказала она шутливо. — Мне кажется, у этой штуки есть голова. А под ней я вижу что-то похожее на грудь. Если бы мы были не в Средиземном море, я решила бы, что это тюлень.

Фердинанд вскочил.

— Тюлень? Это возможно. Здесь должна водиться одна разновидность, с белым брюхом. Мне кажется, их называют тюлень-монах. Я ни разу их не видал. Капитан Харди, есть у вас на борту гарпун? Ружье — это не для морской охоты, здесь нужен гарпун. Прикажите узнать. Быстро, чтоб животное от нас не ушло!

Страстный рыбак, он сиял от радости. Не отводил от глаз подзорной трубы.

— В самом деле, я думаю, леди Гамильтон права. Голова, грудь — это может быть только тюлень. Похоже, животное ничуть не боится. Вы только взгляните, как оно к нам плывет. Харди! Харди! Где же он с гарпуном?

Он посмотрел на трап, ведущий на палубу. Но так как капитан все еще не появился, он снова стал наблюдать за животным.

И вдруг он выронил подзорную трубу и протянул руку, словно отгоняя кого-то. Смертельная бледность разлилась по его лицу. Широко раскрытыми глазами он уставился на темное тело на воде.

Странный пловец медленно подплывал к катеру… ближе… ближе…

Он встал в волнах, поднявшись из воды по грудь. Ничто в нем не шелохнулось. Его белые волосы блестели на солнце.

Голова его слегка откинулась назад, так что лицо было полностью освещено. Оно было бледным и застывшим, восковое мертвое лицо. Подбородок, низко опущенный, оттянул губы книзу и лежал на сильно вытянутой шее, вокруг которой вилось что-то, похожее на оборванный конец веревки. В широко раскрытом рту видны были крепкие зубы, черный язык. И глаза… эти страшные, смотрящие в небо глаза.

— Караччоло! — закричала в ужасе Эмма, ухватившись за Нельсона. — Караччоло! Ведь это он?