Последняя любовь лорда Нельсона

— Хорошо, хорошо, если уж тому должно быть… Но я не несу ответственности. Слышишь, Караччоло, что я говорю? Я ответственности не несу. Ты — свидетель того, как меня мучат!..Ну, хорошо! Велите подготовить приказ о мобилизации армии, Актон!

Министр поспешно вынул бумагу из своего портфеля, положил ее перед королем.

— Это уже сделано, ваше величество. Нет только подписи вашего величества!

Губы Фердинанда дрожали. Казалось, вот-вот он заплачет.

— Ах, вы знали заранее, что доведете меня до того, что…

Подписал. Брызгающим пером. Мария-Каролина бросилась к документу с ликующим криком, прижала его к своей груди, к губам. В глазах ее горела дикая радость.

— Это — война, господа! О Мария-Антуанетта! Сестра! Невинно убиенная! Наконец-то за твою кровь воздадут твоим палачам!

Министры, генералы окружили ее, принося поздравления. Она отдавала им всем приказы. Маку она дала месяц на подготовку, на план операций. Потом армия должна была напасть на римские войска. Без объявления войны. Как меч божий…

Никто не обращал внимания на короля. Схватившись за руку Караччоло, он встал, с трудом пошел к двери. Но прежде чем он покинул зал, его настиг Актон.

— А Руво, Априле, ваше величество? Как вы прикажете поступить с ними?

По грузной фигуре короля прошла дрожь.

— Изменники! Изменники! Они виновны в том, что я подписал кровавый приказ. И поэтому — ах, я подпишу и ваш… ваш, — и заметив в глазах Караччоло просьбу о помиловании, он напал на него: — Молчи, Франческо, если не хочешь, чтобы я поверил тому, что говорят о тебе твои враги! Нужно наказать примерно. Голову долой, Актон[25]!Голову долой! Голову долой!

Он без конца повторял эти два слова, как будто они доставляли ему жестокое удовольствие. Злобная гримаса искривила его толстые губы, обнажив крупные зубы. Зубы неукрощенного зверя.

* * *

— Почему вы делали мне знаки, когда король захотел узнать мое мнение? — спросил вдруг Нельсон, когда он с Эммой и сэром Уильямом возвращался в палаццо Сесса. — Чтобы предостеречь меня?

Эмма кивнула.

— Мне хотелось, чтобы вы не советовали так открыто начать войну. Если она кончится неудачно…

— Вы не верите в армию? — прервал он ее обиженно. — Она ведь отличилась в Верхней Италии! Даже ее противник Бонапарт похвалил ее!

— Кавалерию! Две тысячи человек. Но сама армия… Ах, как она создавалась! Из каждой общины второго сентября вдруг забрили по восемь человек на тысячу душ. Без закона, без подготовки, без медицинского обследования. Все по грубому произволу. Ни с чем не считаясь, людей оторвали от их семейств. И теперь они кричат об обмане и подкупах, насилии и несправедливости. Можно ли упрекнуть их, если они не желают сражаться?

Сэр Уильям насмешливо повел плечами.

— Дай им только помаршировать вслед за барабаном. Водка и палочные удары двинут их вперед! Впрочем, и у нас в Англии матросов насильно вербуют на службу!

Нельсон гневно откинул голову:

— Варварство, недостойное свободного народа!

— Конечно! Но разве они стали оттого трусливы? Ах, что там, Эмили, ты пессимистка! И только портишь настроение нашему другу!

Она печально покачала головой:

— Наши матросы — британцы. Хоть и по принуждению, но они сражаются за свою родину, за своего наследственного короля. Для неаполитанцев же Бурбоны — испанцы, чужие. Как осторожно старался Караччоло не смешивать родину и королевский двор, когда приносил клятву в верности Неаполю.

Нельсон презрительно кивнул:

— Двуличный человек! Как все эти итальянцы!

— Можно ли ожидать правдивости от народа, который уже тысячу лет находится в постоянно растущей зависимости от чужеземцев? И потом — что знают они о Марии-Антуанетте? Они должны рисковать своим добром и своей жизнью ради неведомой им усопшей? Ах, я боюсь, очень боюсь… Если бы я могла предвидеть, что король переложит на вас решение… Ваша слава… Ваша молодая слава… я видела, как она рождается… растет… как прекрасное дитя. Я люблю вашу славу так, будто это мое собственное дитя. Если оно преждевременно умрет…

Она печально взглянула на него. Глаза ее были полны слез. Сэр Уильям засмеялся.