Последняя любовь поэта

Уже недалеко от города. Слышен собачий лай. Феокрит больше не думает о душе друга. Надо позаботиться о его доме. Родных никого в Лампсаке нет. Младший брат живет недалеко, в городке Приапе на берегу Пропонтиды. Сейчас же надо отправить гонца в Приап, велеть, чтобы к утру были готовы лодки, сети, багры. Узнать, кто из рабов умеет нырять. Если нет своих ныряльщиков, нанять в городе: надо же найти тело ..

Всю ночь в усадьбе Неофрона беготня, крики, женский плач. Хоть суровый был хозяин, а новый как бы не был хуже. У Неофрона по крайней мере не голодали, да и не наказывал он зря. Что будет, что будет?.. Плачут рабыни, причитают. Не господина жалеют, а самих себя. Окна светятся, собаки лают, на дворе и в саду перекликаются голоса.

Феокрит сделал все, как обдумал, возвращаясь из Каллиполя. Поздно ночью прилег отдохнуть. Очутился на берегу Алфеяея, как много лет тому назад. После купания сидел с Неофроном на цветущем, залитом солнцем лугу. Лиловые заросли шалфея пахли душистым маслом. Стаями вились белые бабочки. Слышал голос приятеля:

— Я рад, что с тобой встретился, Феокрит.

— Я тоже рад, Неофрон, и мы еще увидимся с тобой.

Непременно увидимся.

Пробудился, вспомнил, что Неофрона нет в живых, и заплакал. Долго не мог уснуть. Смотрел в темноту, размышлял. Чувствовал ясно, что гибель Неофрона не такое горе, как была когда-то смерть Арата, друга любимейшего, почти что брата...- Да и братья не всегда так друг друга любят, как любили они. Но жаль Нефрона, и всегда будет жаль. Так хорошо подружился с ним за эти лампсакские месяцы. И вот смерть оборвала дружбу...

Утром разбудил вой ветра. Выглянул в окно. Солнца не было. С востока неслись низкие серые облака. Вдоль берега Геллеспонта катились сизо-свинцовые валы. Над городом столбами вздымалась желтая пыль. Каллипольского берега совсем не было видно.

Рабы Феокрита, несмотря на приказание, не подняли усталого господина на рассвете. Всем было ясно, что в такую бурю искать тело нельзя, Она бушевала больше суток. Дважды налетала гроза. Ветвистые молнии надрывным грохотом низвергались на землю. Потом снова вернулась горячая летняя тишь. Солнце быстро высушило размытые дороги и размокшие поля.

Рабы-садовники ждали приказания вязать погребальные венки. Ждали и не дождались. Тело Неофрона искали несколько дней подряд. Брат утонувшего, прискакавший в Лампсак, не жалел ни посулов, ни денег. Нанял десяток лодок, рыбаков с сетями, ныряльщиков. Обещал большую награду тому, кто найдет труп. Если это удастся рабу, сразу же получит свободу. Сам с восхода до заката солнца не уходил с берега залива.

Все было тщетно. Тела так и не нашли. Опытные рыбаки говорили, что буря, должно быть, занесла его в какую-нибудь расселину подводной скалы. Залив мелкий, а волны набегали огромные. Очень давно таких не видели в Каллиполе.

Миртилла была уверена, что купавшегося Неофрона утопили нереиды. Унесли его куда-нибудь далеко в море.

Гликера рассказывала всем, кто хотел ее слушать, как это случилось: гибель самого богатого человека в городе была событием, о котором долго не могли забыть жителю Лампсака. В нереид она не верила. Просто у Неофрона в тот день очень болело сердце, а он не хотел поберечься, несмотря на ее уговоры. Раз выкупался за светло, потом, когда взошла луна, решил снова освежиться. Не умевшая плавать Гликера плескалась у берега, а Неофрон поплыл.

Миртилла не спорила. Гликера и днем за десять шагов мало что видит. Где же ей было заметить нереид ночью при тусклом свете луны... Феокриту она тоже ничего не сказала о морских нимфах. Знала теперь, что он не верит ни в богов, ни в полубогов.

Брат Неофрона, прекратив поиски, решил воздвигнуть в саду покойного кенотафий — пустую гробницу из белого мрамора. Когда жрец принесет жертву и трижды назовет имя усопшего, его дух вселится в кенотафий и обретет покой.

Хозяин оружейной мастерской ничего не понимал в философии. Верил попросту, как верили неученые деды и прадеды.

XIX

Феокрит вспоминал о Неофроне с ласковой грустью. Он давно заметил, что эпикуреец был другом расчетливым. Надеялся, что за одно с поэтом не забудут и его, лампсакского помещика. Поэзию он понимал так же плохо, как и при первой встрече в давно прошедшие времена. Не нравилось Феокриту и то, что Неофрон внимал мыслям Эпикура, а поступал совсем иначе. Не проходило дня, чтобы гость не слышал вопли провинившихся рабов, которых истязали на заднем дворе. Случалось, жестоко пороли и рабынь. Феокрит ничего не говорил гостеприимному хозяину об этих криках и стонах – жизнь научила о многом молчать, но он знал не хуже Неофрона, как обращался со своими рабами Эпикур. Одного из них, Миса, обучил философии, относился к нему, как к родному сыну…