Последняя любовь Скарлетт

– Но у нас нет мышей и крыс… Надеюсь, их никогда и не будет…

Ретт улыбнулся.

– Я тоже надеюсь…

– Тогда к чему же ты говоришь мне об этом… – вспомнив недавний разговор, она добавила, – и притом – во второй раз…

Улыбка не сходила с лица Ретта.

– Это я все к тому, что даже и от такого, на твой взгляд, бесполезного зверька, может быть какая-то польза… В том смысле – чисто практическая… Ты ведь практичный человек…

Скарлетт, будто бы и не понимая, о чем это теперь говорит ее муж (она была слишком занята своими мыслями, чтобы следить за ходом беседы, а свои вопросы задавала не потому, что действительно хотела получить на них ответы, а то ли механически, то ли из-за элементарного приличия), спросила своего мужа с совершенно искренним недоумением:

– О чем это ты?..

Ретт, в свою очередь, посмотрел на нее очень удивленно и спросил:

– Как это о чем… О горностае… О том самом зверьке, которого так любезно подарил нам вчера вечером мистер Коллинз…

Скарлетт при этих словах скривилась, как от тупой зубной боли.

– А-а-а…

И тут, совершенно вопреки воле Скарлетт, перед ее глазами вновь живо и ярко предстали картины ее ночного кошмара.

Она невольно содрогнулась…

Горностай!.. Это злое, гадкое животное!.. Она изо всех сил рвется к Ретту, она так хочет найти дорогу таду, к едва различимой сверху извилистой ленте пыльного проселка, петляющего между зелеными холмами, где звучит лошадиное ржание и цоканье копыт, но это злобное животное своими острыми, как лезвия, зубками, держит ее за ногу, оно кусает ее до мяса…

А Ретт… Вместо того, чтобы освободить свою любимую, он берет этого зверька на руки и, нежно поглаживая его, куда-то удаляется…

О Боже!..

Что за наваждение?!.

И Скарлетт гнала от себя эту навязчивую картину, мысленно благодаря Бога за то, что это всего только страшный сон.

Ретт, дождавшись, покуда жена закончит свои размышления, спросил:

– Я никак не могу понять, дорогая – почему это ты так невзлюбила этого зверька?..

Та удивленно подняла брови.

– Я?..

– Ну не я же…

– С чего это ты взял?..

Вопрос этот прозвучал с явным вызовом – тем более, что она действительно чувствовала в себе к этому странному подарку мистера Коллинза явную неприязнь.

«Это, наверное, из-за того сна, – подумала она. – Впрочем, как знать: еще когда-то, давным-давно, в Таре, Мамушка говорила, что сны очень часто бывают вещими… Впрочем, и у меня самой было множество возможностей убедиться в этом – хотя бы тогда, когда я получила от Бо весть, что Эшли скончался… Он упорно снился мне каждую ночь подряд, причем – не тем пожилым человеком, которого я запомнила в последние годы, а молодым, как тогда, когда он был мобилизован в армию генерала Ли… Да, но там – Эшли, это ведь серьезно… Это же не какой-то мелкий грызун… Боже, наверное, я действительно совсем состарилась – но почему я все время думаю о совершенно ненужных мне теперь вещах?.. При чем тут Эшли?.. И причем тут какой-то горностай?..»

Ретт, склонив голову на бок, с улыбкой повторил свой вопрос:

– Чем тебе не нравится этот милый зверек?.. Это же не какая-то там противная белая лабораторная крыса и не глупая морская свинка… Когда-то, давным-давно, – продолжал он, – его мехом оторачивали мантии королей и наследных принцев… Мастера Реннесанса изображали его на своих картинах рядом с прекраснейшими дамами своего времени. На редкость благородное животное. Я ведь тебе, кажется, еще вчера вечером говорил об этом…

Скарлетт прищурилась и ничего не ответила. Она только подумала: «Кажется, Ретт впадает в детство… Он так увлеченно рассказывает об этом горностае, точно также, как мистер Коллинз о своих птичках… Кажется, Ретт не рассказывал мне с таким увлечением ни разу ни о чем – даже о своем антиквариате и о своих картинах… Да, стареем, стареем…»

Скарлетт попыталась успокоить себя мыслью, что такое, совершенно невинное увлечение ее мужа – не самое скверное (она вновь вспомнила вчерашний разговор под фонарем и рассказ Ретта о каком-то его знакомом, вышедшем на покой плантаторе, который, не зная, что ему делать, принялся пить и в конце-то концов промотал все свое состояние, которое копил всю жизнь).

«Пусть делает все, что хочет, – подумала она. – Я ведь прекрасно знаю Ретта: он действительно человек увлекающийся… Только пусть не превращается в такого одержимого фанатика, как мистер Коллинз…»

Однако настроение ее уже было испорчено – наверняка потому, что напоминание о горностае воскресило в ее сознании картины давешнего ночного видения, такого страшного и беспросветного…

А Ретт, будто бы и не замечая, что на лицо жены легла какая-то тень, продолжал рассказывать, все увлеченней и увлеченней:

– Знаешь, оказывается – на редкость деликатное животное… Вчера вечером я поставил в его клетку блюдечко с молоком, так он при мне не стал его пить. Я сегодня утром проснулся, посмотрел – а там ничего нет… – Ретт улыбнулся. – За ночь выпил…