Последняя любовь в Константинополе

Но отец не возвращался. В то утро она выбежала из своей комнаты, где из шкафов несло холодом и где ей снились дождливые сны. Собственные груди казались ей чужими; сбегая по ступеням к реке, она дивилась им и прислушивалась к своему новому и непривычному телу, которое она должна была носить как сосуд с переливающимися разноцветными жидкостями. И еще она чувствовала, что обязана это тело заселить. Что оно пусто. Что эта пустота причиняет боль. Что молодость – это грех и наказание. Здесь, на этой лестнице, она возненавидела своего красивого, с похожими на львиную гриву неукротимыми волосами старшего брата, капитана австрийской армии Пану Тенецкого, который только что вернулся из Триеста. Она ненавидела его столь же сильно, сколь сильно боялись его все окружающие, а спустившись вниз, к пристани, она возненавидела и младшего брата, Макария Тенецкого, который до женитьбы вел дела семейной мастерской по отливке колоколов, где изготовляли замки и засовы, точные, словно часы, а женившись, начал в той же мастерской делать столь же совершенные и точные мушки и спусковые крючки для пистолетов и ружей по заказам австрийской армии. Перед церковью Святого Николая она ощутила ненависть к своим узким и длинным ступням, которые казались ей некрасивыми, а в конце пути, возле фонтана, возненавидела жену Макария, которая о ней, Ерисене Тенецкой, сказала как-то: «ни Богу свечка, ни черту кочерга». Некоторое время ненависть боролась в ней с противоположными чувствами, а потом она заплакала, и это помогло ей решиться.

«Я знаю, что можно противопоставить ненависти, которая беснуется во мне», – подумала она, выходя на набережную, подметенную и чистую, как комната, вошла в лавку и выбрала несколько вещей:

– Дайте мне вон тот платок, одну трубку, вот этот стул, пару перчаток и перстень.

– Так покупки не делают, барышня Тенецкая, – решил посоветовать ей продавец. – Вы должны сказать мне, какую именно трубку. Трубки бывают мужские и женские. Бывают пенковые и бывают такие, что не гаснут. Иногда трубки делают по руке, которая их будет держать, в таких случаях заранее снимают мерку.

– Я еще не сняла мерку, – ответила Ерисена и решила, что слезы выдали ее. Ей казалось, что по ее лицу можно прочитать все мысли, а по слезам не только мысли, но и сны.

«Слезы предают даже после того, как высохнут, – подумала Ерисена, – когда они уже не отличаются от вчерашнего пота и лежат на щеках как рыбья чешуя».

Все же она выбрала крепкую трубку из сливового дерева с мундштуком из рога, как будто ей нужна была не трубка, а свирель.

– А что касается перчаток, дайте мне мужские. Такие, поверх которых можно носить перстень. И перстень такой, чтобы к ним подошел.

Продавец проворчал, что лучше было бы перчатки заказать по руке того, кто будет их носить, да и размер перстня надо бы знать точно, но Ерисена ответила, что она и так знает размеры того, для кого делает покупки. На самом деле это было не так. Тот, кому все это предназначалось, был ей незнаком. Она не знала, как он выглядит, как его зовут. Она никогда его не видела. Ерисена Тенецкая подбирала вещи для еще неизвестного ей суженого, для будущего мужа, который рано или поздно должен вынырнуть из открытого моря будущего. Из моря будущего, к которому Дунай, лежащий у ее ног и у ног всего города, постоянно и неизменно катит свои волны. Она купила все это разом, как покупают все необходимое для венчания. И в тот момент, когда она расплачивалась за перстень, ее тело вдруг запахло персиками.

Затем у одного из уличных торговцев, сидевших на ступенях, она сняла с крючка пару крошечных шитых серебром и шелком туфелек, туфельки были связаны шнурком из крученой золотой нити.

– Не продашь ли одну из этих туфелек? – спросила она продавца.

– Одну? – удивился торговец и почувствовал, что его борода начала расти быстро, как у мертвого. – Кто же, барышня, покупает туфли по одной?

Ерисена Тенецкая махнула рукой, заплатила за пару и тут же бросила одну туфельку в канаву, а вторую повесила на шею как медальон. Так, с туфелькой, которая сверкала у нее на груди, как драгоценность, вернулась она домой. Вечером, когда ей принесли из лавки купленные сегодня вещи, она разложила их по комнате и каждой дала имя. Перстень она назвала Борзой и только тут заметила надпись на нем:

«Помни обо мне! Перстень – это невинность, которая восстанавливается. Потеряв меня, теряешь нечто большее. Я жду твоего пальца, как жениха!»

Она положила его в свою третью туфельку и задремала. Когда на церкви Святого Николая, стоявшей неподалеку от ее дома, начало бить двенадцать часов, она во сне почувствовала, что ее тело снова запахло персиками. И испугалась этого запаха.

Ерисена Тенецкая не любила спать. Она боялась провалиться в сон.

ДЕВЯТЫЙ КЛЮЧ

ОТШЕЛЬНИК