Последняя любовь в Константинополе

– Эх, чтоб ему, вон он, уже пристает! – сокрушался другой, заряжая ружье.

Софроний Опуич решил, что они чем-то забавляются, и вошел в постоялый двор узнать, есть ли свободные комнаты.

– Осталась только одна, – сказала хозяйка и провела Ерисену и Софрония на второй этаж, вокруг которого шел выложенный камнем балкон. Через камни проросла трава, стены когда-то, видно, были выкрашены в зеленый цвет. В комнате была печь, из тех, что топят брикетами навоза с рубленой соломой, на плите грелась вода.

– Лучшая наша комната, – сказал сопровождавший их слуга, почему-то глядя при этом в сторону, будто ему хотелось плюнуть.

– Я вижу, вы здесь упражняетесь в стрельбе, – сказал за ужином Софроний тому человеку, который днем больше всех кричал на берегу реки.

– Ты, господин, ничего не п-п-понимаешь, – пробурчал тот, – завтра, когда немножко разберешься в том, что здесь происходит, сам начнешь стрелять. С-с-скажи-ка, в какой вас комнате п-поселили?

– Случайно не в зеленой? – вступил в разговор другой постоялец. – Если в зеленой, будьте осторожны, когда вам ночью начнет что-то сниться.

– Это почему же, прошу прощения? – ответил Опуич со смехом.

– Все мы, кто ждет здесь разрешения пересечь границу, прошли через эту комнату. И все после первой же ночи требовали, чтобы нас переселили в другую. Всем, кто ночевал в той комнате, снился один и тот же сон.

– Какой, если не секрет? – продолжал веселиться Софроний.

– Что ты за человек такой! – вмешался, не выдержав, третий, сидевший с ними за столом. – Всем нам, брат, снился в точности один и тот же человек, от которого пахло грецкими орехами. У него были длинные волосы, схваченные на затылке пряжкой в виде перламутровой бабочки. Одет он был в мундир и хотел убить каждого, кто в этой комнате видел его во сне. Меня он пытался зарубить саблей, но я вовремя проснулся. Однако это удалось не всем.

– И что с ними теперь?

– Они стали з-з-заикаться, – ответил тот, которого Софроний заметил на берегу. – П-поэтому мы и стреляем.

– А в кого вы стреляете? – спросила Ерисена, тоже посмеиваясь.

– Да в ореховые скорлупки. На них по воде из Турции нечистая сила сюда переправляется. Потому что просто по воде она не может. Вот и ищет скорлупки от орехов, чтобы ими воспользоваться. Вчера один тут спал в зеленой комнате, он тоже видел во сне того, который всем снится. И узнал его. Говорит, что это хозяин колокольной мастерской в Земуне.

– Глупости, в ореховых скорлупках по воде плавают только ведьмы, а вы хотите остановить колдуна. Напрасно стараетесь! Они переправляются через реку в скорлупе от яиц, – насмешливо пояснила всем Ерисена, но наутро и она проснулась бледной.

В ту ночь она с молодым Опуичем рано отправилась спать. Она лежала навзничь в зеленоватом лунном свете и чувствовала, как речные запахи наслаиваются один на другой, более легкие поверх тяжелых: внизу запахи дегтя, воды и ила, над ними запах дыма, и, наконец, на поверхности облаками плавал аромат липы. И у самого лунного света было несколько запахов, и в тот вечер в нем смешивались все фазы луны. Через окна в комнату проникала речная свежесть, и где-то здесь же, на постоялом дворе, кто-то заиграл на кларнете. Играли, очень тихо, их песню «Воспоминанья – это пот души», и Софроний Опуич взял в рот прядь волос Ерисены. Он лежал на животе, дивился звучавшей в таком месте музыке и чувствовал, как стареет и он сам, и постоянно томившее его страшное желание. Ночь всегда возвращала его куда-то в прошлое, а дни тянули в противоположном направлении, и теперь будущее показалось ему мраком, который отступает при каждом шаге. Он волновался за Ерисену без какой бы то ни было видимой причины, ощущал вкус пыли, скопившейся под кроватью, и запах гнили от стен постоялого двора. Он слышал, как в лунном свете раки выползают на берег реки, и его нюх проникал все глубже, натыкаясь под землей на запахи влажного серебра и обожженного камня. Он чувствовал, как подземные газы гонят по расселинам земной утробы реки нефти, как там, в глубине, смешиваются запахи истлевших растений, серы и горячей железистой воды. А на заре его разбудил крик Ерисены, лежавшей рядом.

– Здесь все не слава богу! Мне он тоже приснился, – сказала она.

– А как ты узнала, что это он?

– У него в волосах была та самая перламутровая бабочка… А за поясом заткнута какая-то книга, мне показалось, что стихи…

– А он не напал на тебя?

– Нет. Наоборот, увидев меня, он смертельно испугался.

В этот момент снаружи снова раздался ружейный выстрел. Опуич встал, вышел на балкон и окаменел. Постояльцы, с которыми он вчера ужинал, целились прямо в его отца. Ерисена крикнула:

– Это он! Я его узнала! Вон у него и бабочка перламутровая в волосах!

Софроний прервал ее:

– Замолчи! Это мой отец, а эти болваны хотят его убить.

И схватился за ружье.