Последняя лошадь

– Ну, что такое Горный Бадахшан, ты, земеля, знаешь. Есть там такое хитрое ущелье, что близ Коран-о-Мунджан. Наши спланировали операцию, но что-то там сорвалось, то ли разведка не сработала, то ли «духов» подкорректировали. Короче, не мы их подкараулили, а они нас. Зажали со всех сторон. Уходили от них, как могли. Сверху всё как на ладони – стреляй не хочу! То и дело что-то у нас горит. Мы отрываемся, они догоняют. И всё снова-здорово. Командиры берегут людей, мол, технику, хрен с ней, пригонят, в конце концов. Для манёвров места нет, межгорье извилистое, узкое. Голова колонны ушла, хвост не контролируешь. Связь хреновая, обстановка нервная. На второй день преследования «духи» нас прижали окончательно. А тут топливо стало заканчиваться. Бензовозы наши сгорели за два дня все. Видимо, душманы за ними и охотились, понимали, что потом нашу технику возьмут голыми руками. БМПэшки с БТРами не трогали. Даже нашу шестьдесят двойку, что шла последней, могли сжечь не раз. Выбивали только грузовики и охотились на людей. Пару раз наши «вертушки» подлетали. Отгонят «духов» и назад. У них свой график. Немного оторвались. Десятого июля дошли до этого самого ущелья. Вот тут всё и закончилось. Техника стала. До этого ещё что-то тащили на буксирах, как могли, спасали – приказ есть приказ. Но горючее, в конце концов, закончилось почти у всех. Поступил приказ отходить в горы, а технику взорвать. Судя по всему, наш эфир прослушивался. «Духи» навалились… Танк Т-62, что прикрывал отход, расстрелял из КПВТ весь боекомплект, замолчал. Куда из его пушки палить – он как раз на повороте остановился – кругом скалы! Танкисты бросили машину – и бегом вглубь нашей колонны, прикрываясь бортами. «Духи» лупят, мы отстреливаемся, как можем. Треск стоит, словно все заборы, что есть на планете, ломаются! Появились раненые. Крики, стоны! БМП люки окрыли, оттуда пацаны горохом. Команда всем в горы уходить. А они, суки, нам в спины… Машины горят, дым кругом. Наши бойцы гранаты в пустые бензобаки и ходу! Ко мне подбегает командир взвода: «Давай вон на ту высоту! Оттуда жги всё во что попадёшь! Бего-ом!..» Со мною двое рядовых с моими гранатами. На мне РПГ, сзади ещё две гранаты торчат рогами, на поясе пару Ф-1 и столько же РГД-5. На пацанах Калашниковы и ещё шесть моих кумулятивных «булав». Бежим, рядом взрывы, ветерок и шелест от пуль. Вовке Черникову, моему помощнику гранатомётчика, взрывом сбросило каску и тут же снесло полголовы. Мы остановились как вкопанные. Тут же сзади удар от нашего лейтенанта: «Вперё-ёд! Не останавливаться!» Краем глаза вижу, падают рядом ребята, как-то странно, словно спотыкаются. Раньше так близко смерть видеть не приходилось. Добежали до возвышенности. Рядом валуны. Чуть выше – небольшая «зелёнка». Все туда рвутся. Я за камни. Немного отдышался. Разложил гранаты. Прицелился. Два БМП с двух выстрелов. Горят. В свою технику стрелять, это!.. – Пашка помотал головой, пытаясь избежать крепких слов. – До танка метров четыреста – почти предельная дистанция. По нём уже «духи», как муравьи, ползают. Стреляю. Вижу, что попал, но почему-то не горит. Поменял точку, чтобы их снайпер по мне не отработал. Второй выстрел попал в трансмиссию. Третьей гранатой точно в башню. Там, видимо, боекомплект сдетонировал. Башня подскочила и опрокинулась вместе с «духами». Мы ушли, оторвались… Тогда погибло двенадцать человек из нашего подразделения вместе с начальником инженерной службы. И это было только начало…

Пашка замолчал. Он нервно покручивал плечом, словно оно у него затекло, и прерывисто дышал, будто никак не мог восстановить дыхание после пробежки. Пошарил по карманам в поисках сигарет, вспомнил – бросил же…

– Значит, понюхал пороху! – грустно констатировал Венька.

– Да уж, нанюхался… – Пашка смотрел вдаль на дорогу, по которой они так и не поехали. Всматривался, но ничего не видел. Он снова был там, в прошлом. Вновь переживал то, что отчаянно хотелось забыть! Память до сей поры продолжала его мучить обрывками снов-кошмаров, когда сердце готово было выскочить из груди и бежать зайцем от грохота и криков. Пашка вновь и вновь, нет-нет, да опрокидывался в то видение, где было страшно всё время, пока ты был в сознании… Там, в Афгане, особенно страшно было потом, когда всё заканчивалось. Когда мир погружался в звенящую до рези в ушах тишину. Когда ты осознавал, что и в этот раз жив, а память прокручивала снова и снова картины боестолкновения. Бесстрашно и красиво это было только в кино…

Повисла тягостная пауза. Вокруг машины роем носился тополиный пух. Ветер султанами закручивал и поднимал его в воздух, образуя вращающиеся белые воронки.

В цирке, под брезентом шапито, по-прежнему слышались различные голоса – там шла обычная будничная жизнь.