Последняя милость

Она замолчала и перевела дыхание, собираясь с силами. Гамаш ждал. Он надеялся, что надпись на знаке не была чем-то вроде «Конец близок». Казалось, что все окружающие их предметы и люди куда-то исчезли и во всем мире осталось лишь два человека — хрупкая, миниатюрная Эмили Лонгпре и Арман Гамаш.

— На знаке было написано «Впереди лед».

Они снова ненадолго замолчали.

— Когда вы поняли, что перед вами Бог?

— А когда горящий куст превращается в неопалимую купину? — вопросом на вопрос ответила Эмили, и Гамаш кивнул. — Мое безысходное отчаяние прошло. Горе, конечно, осталось, но будущее больше не представлялось мрачным и безнадежным. Я почувствовала огромное облегчение. В тот момент я обрела надежду. И ее подарил мне этот незнакомец с дорожным знаком в руках. Я знаю, что это звучит нелепо, но внезапно окружавшая меня столько времени мгла рассеялась.

Эм снова задумалась, но на этот раз на ее губах заиграла легкая улыбка.

— Матушка была вне себя от досады. Ей пришлось проехать полмира, чтобы в Индии найти Бога. Она отправилась в Кашмир, а я отправилась открывать дверь.

— Вы обе проделали долгий путь, — сказал Гамаш. — А как насчет Кей?

— Кей? Я не думаю, что она вообще искала Бога. Мне кажется, она боялась. В этом мире вообще много вещей, которых боится Кей.

— Клара Морроу изобразила вас как Три Грации.

— В самом деле? Однажды мир откроет для себя эту женщину, и тогда все увидят, какой она потрясающий художник. Клара обладает даром видеть то, чего не видят другие. Она видит лучшее в людях.

— И она, несомненно, увидела, как вы трое любите друг друга.

Эм кивнула.

— Я действительно люблю Кей и Матушку. Я вообще люблю все это.

Кей обвела взглядом залитый солнцем зал бистро, задерживая его на огне, весело потрескивающем в очаге, на Оливье и Габри, разговаривающих с посетителями, на ценниках, свисающих со столов, стульев и подсвечников. Однажды Габри разозлился на Оливье и обслуживал клиентов, нацепив ценник на себя.

— С того самого дня как я открыла дверь, моя жизнь стала совсем другой. Я счастлива. Я всем довольна. Забавно, правда? Мне пришлось побывать в аду, чтобы обрести счастье.

— Люди почему-то считают, что из-за своей работы я обязательно должен быть циником, — неожиданно для самого себя заговорил Гамаш. — Но они ничего не понимают. Все происходит точно так, как вы сказали. Я знаю, что такое ад. Я постоянно заглядываю в потайные уголки в душах людей. В те, которые они скрывают даже от самих себя. В те, где во мраке прячутся самые зловонные и кровожадные чудовища. Моя работа заключается в том, чтобы находить людей, которые отнимают чужие жизни. А для того чтобы это сделать, мне необходимо понять, почему они это делают. Поэтому мне приходится проникать в их души и заглядывать в эти потайные утолки. Но когда я снова выхожу из мрака на солнечный свет, мир кажется еще более прекрасным, более светлым, более привлекательным, чем был до этого. Когда знаешь, что такое зло, умеешь ценить добро.

Эмили кивнула.

— Но дело не только в этом. Вы любите людей, старший инспектор.

— Да, я действительно люблю людей, — согласился Гамаш.

— Так зачем ваш Бог поворачивался к стене?

— Он писал.

— Бог писал на стене закусочной? — недоверчиво спросила Эм. Хотя почему, собственно, она усомнилась в словах Гамаша? В конце концов, ее Бог разгуливал с дорожным знаком в руках.

Гамаш кивнул и вспомнил, как красивый седеющий рыбак остановился в дверях пропахшей морем, полной мух закусочной, обернулся и еще раз улыбнулся ему. На этот раз его улыбка была не лучезарной, как несколько минут назад, а просто теплой и успокаивающей, как будто он хотел сказать, что все понимает и что все будет хорошо.

Когда он ушел, Гамаш встал, скользнул в его кабинку и прочитал надпись на стене. Потом он достал блокнот, распухший от записей о смертях, убийствах и страданиях, и записал в него четыре короткие строчки.

В тот момент он понял, как должен поступить. Не потому что он был очень смелым или очень хорошим, а просто потому что у него не было выбора. Он должен вернуться в Монреаль, в главное управление Сюртэ и разобраться с делом Арно. Эта проблема назревала уже много месяцев, но Гамаш каждый раз находил предлог, чтобы отложить ее разрешение. Он с головой уходил в работу, отгораживаясь от дела Арно мертвыми телами и священным долгом найти и покарать убийц, как будто он был единственным офицером Сюртэ, который способен это сделать.

Надпись на стене не подсказала ему, что именно он должен делать. Гамаш это понимал. Зато она дала ему необходимое мужество.

— Но почему вы уверены, что поступили правильно? — спросила Эм, и Гамаш понял, что думает вслух.

Взгляд голубых глаз Эм был по-прежнему тверд и спокоен, но что-то неуловимо изменилось. В ее позе появилась напряженность, которой в ней прежде не было.

— А я не уверен. Даже сейчас, по прошествии времени, я в этом не уверен. Многие считают, что я поступил неправильно. Впрочем, я уверен, что вы читали об этом деле в газетах.

Эмили кивнула.

— Вы арестовали суперинтенданта Арно и двух его коллег, предотвратив дальнейшие убийства.