Последняя милость

— Да, но ты — первый, — весело рассмеялась она, однако ее смех был прерван самым неожиданным образом.

— Ты глупая, глупая девчонка! — прошипел женский голос, доносившийся из-за угла церкви. Все застыли, до глубины души пораженные этими резкими словами, разрезавшими морозный ночной воздух. — Все глазели на тебя. Ты меня опозорила.

Голос принадлежал Сиси. В церкви была боковая дверь, сразу за которой начиналась тропинка, где можно было напрямик пройти к мельнице и бывшему дому Хедли. Очевидно, Сиси стояла возле нее.

— Ты хоть понимаешь, что сделала из себя всеобщее посмешище? «Кругом и тихо, и светло…» — насмешливо и фальшиво пропела она голосом маленькой девочки. — А твоя одежда? Ты что, ненормальная? Только умственно отсталой могло прийти в голову так нарядиться.

— Не надо, Сиси, — послышался кроткий мужской голос, настолько тихий, что даже слабое дуновение ведерка почти полностью заглушало его.

— Она вся в тебя. Посмотри на нее. Жирная, уродливая и ленивая. Совсем как ты. Ты ненормальная, Кри? В этом все дело? Да? Ты просто слабоумная?

Люди, собравшиеся на ступенях церкви, замерли на месте, как будто боялись попасться на глаза чудовищу. Все хотели только одного — чтобы кто-то остановил эту женщину, заставил ее замолчать. Но кто-то другой, не они.

— И ты посмела раньше времени открыть свой рождественский подарок, эгоистичная девчонка.

— Но ты же говорила мне… — попытался возразить робкий голосок.

— Мне, мне, мне… Я только и слышу от тебя это слово. Ты даже не поблагодарила меня.

— Спасибо за шоколадки, мама. — Голос девочки стал настолько тихим, как будто принадлежал бесплотному существу.

— Слишком поздно. Благодарность ничего не стоит, если о ней пришлось напоминать.

Конца фразы почти не было слышно. Его заглушило какое-то странное клацанье по обледенелой тропинке. Казалось, это стучат когти дикого зверя.

Люди, собравшиеся у церкви, одновременно потеряли дар речи. Потом Клара услышала, как стоящий рядом с ней Габри тихонечко, еле слышно начал напевать. Но она смогла различить слова старого рождественского гимна: «За виновных умерщвленный ляжет Он во гроб чужой…».

Сегодня им всем удалось избежать встречи с чудовищем. Вместо них оно сожрало перепуганного ребенка.

Глава 7

Jоуеих Noël, tout le monde[26] — Несколько минут спустя сияющая Эм гостеприимно распахнула перед ними двери своего дома. Ее полугодовалый овчаренок по кличке Генри выбежал навстречу гостям и начал прыгать на входящих. Это продолжалось до тех пор, пока от него не откупились куском пирога. Неразбериха и веселая суматоха помогли избавиться от неприятного чувства неловкости, которое все испытывали после выходки Сиси. Казалось, что в дом Эм одновременно явилась вся деревня. Люди все поднимались и поднимались по ступенькам широкой веранды, попутно отряхивая снег с шапок, курток и пальто.

Эмили жила в старом, обшитом досками, приземистом коттедже, который находился почти напротив дома Морроу, по другую сторону деревенской площади. Оливье, балансируя большим плоским блюдом с аппетитно приготовленным филе семги, немного задержался в кругу света, который отбрасывал фонарь над крыльцом.

Каждый раз, подходя к коттеджу Эм, он неизменно подпадал под очарование этого дома, особенно по вечерам. Это было похоже на погружение в одну из тех сказок, которые он в детстве читал с фонариком под одеялом. Сказок, в которых существуют утопающие в розах коттеджи, маленькие каменные мостики, пылающие очаги и где обитают счастливые, довольные люди. Отец знал о его ночных чтениях, но ничего не имел против. Он был уверен, что мальчик, как и положено в его возрасте, потихоньку почитывает «Плейбой». Вместо этого Оливье делал нечто несравненно более приятное, но в то же время опасное. Он мечтал. Его голубой мечтой было создать собственный сказочный мир. И надо отметить, что отчасти он в этом преуспел. Оливье стал голубым. Правда, у этой сказки не был предусмотрен счастливый конец. Глядя на коттедж Эм, на окна, которые светились мягким желтым светом, как огни маяка, Оливье знал, что сейчас он снова окажется в мире своих детских книжек, таком теплом и уютном по сравнению с холодной, жестокой и несправедливой реальностью. Оливье улыбнулся и направился к дому, держа на вытянутых руках свое рождественское приношение. Он шел очень осторожно, опасаясь поскользнуться на обледенелой, запорошенной снегом дорожке. Невозможно было определить, что скрывается под этим коварным пушистым покровом. Квебекская зима была сказочно красива, но эта красота иногда могла быть убийственной.