Последняя милость

— Кто это? — в битком набитой возбужденными предстоящим выступлением девочками комнате раздался голос учительницы музыки мадам Лятур. — Кто напевает?

В угол, где спряталась Кри, чтобы спокойно переодеться в одиночестве, заглянуло оживленное птичье личико мадам. Кри инстинктивно прижала к себе костюм, пытаясь прикрыть полуобнаженное четырнадцатилетнее тело. Естественно, ее попытка оказалась тщетной. Тела было слишком много, а шифона — слишком мало.

— Это ты?

Кри молча смотрела на мадам, слишком перепуганная для того, чтобы что-то сказать. А ведь мать предупреждала ее об этом. Предупреждала, чтобы она никогда не пела на людях.

Но жизнерадостная обстановка праздника сыграла с Кри злую шутку, и она забыла об осторожности.

Мадам Лятур смотрела на полную, неуклюжую девочку, и ее начинало подташнивать от отвращения. Валики жира, почти полностью скрывающие врезающееся в них белье, жуткие складки на коже, застывшее лицо, остановившийся взгляд. Когда месье Драпо, преподававший в школе естественные науки, назвал Кри лучшей ученицей в классе, один из его коллег тотчас же заметил, что она, вероятно, просто съела учебник, так как одна из тем последнего семестра была посвящена витаминам и минералам.

Тем не менее она явно собиралась принять участие в этом рождественском спектакле, хотя мадам Лятур с трудом представляла себе, как это будет выглядеть.

— Лучше поторопись. Тебе скоро на сцену, — сказала она и снова исчезла за углом, не дожидаясь ответа.

Кри уже пять лет училась в школе для девочек мисс Эдвардс, но впервые решилась участвовать в спектакле. До этого, когда остальные ученицы шили себе нарядные костюмы, она лишь бормотала невнятные отговорки. И никто никогда не пытался переубедить ее. Вместо этого ей, как обладающей, по словам мадам Лятур, способностями технаря, поручали роль осветителя спектакля. Таким образом, каждый год во время рождественского представления Кри оказывалась в полной изоляции и из своего темного закутка наблюдала за тем, как ее красивые, сияющие, талантливые соученицы поют о Рождественском чуде и танцуют в ярких лучах софитов, которые направляла на них Кри.

Но в этом году все будет по-другому.

Закончив переодевание, Кри подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрела увесистая шифоновая снежинка, которая больше напоминала целый сугроб. Кри это понимала, но ей все равно очень нравился этот восхитительный, самый настоящий рождественский костюм, который она, в отличие от остальных девочек, которым помогали матери, сшила сама. Она хотела сделать маме сюрприз и упрямо заглушала внутренний голос, непрерывно нашептывающий, что этот сюрприз может оказаться далеко не приятным.

Присмотревшись повнимательнее, кое-где можно было увидеть крохотные кровавые пятнышки — предательские следы, оставленные ее неловкими, пухлыми пальцами, которые она совершенно исколола, пока шила этот костюм. Но конечный результат стоил перенесенных страданий. Кри была довольна собой. Эта идея была, пожалуй, самой плодотворной из всех, которые осеняли ее за всю четырнадцатилетнюю жизнь.

Кри знала, что мать боготворит свет. Она постоянно слышала о просветлении, которое стремятся обрести все люди, о том, что только самых талантливых людей называют блистательными, о том, что худые люди добиваются большего успеха в жизни именно потому, что они легче и светлее других[2].

Это же очевидно.

Поэтому Кри и выбрала для себя роль снежинки — самого легкого и бестелесного создания природы. Она позаботилась и о собственной блистательности, отправившись в один из магазинчиков «все за один доллар» и потратив карманные деньги на флакончик с блестками. Ей даже удалось мужественно проигнорировать витрину с не первой свежести шоколадными батончиками в ярких обертках. Кри уже месяц сидела на диете и была уверена в том, что очень скоро ее мать заметит результат.

Наклеив блестки на обнаженные части тела, она еще раз посмотрела в зеркало, чтобы оценить плоды своих усилий.

Впервые в жизни Кри чувствовала себя красивой и радовалась тому, что всего через несколько минут мать тоже увидит ее такой.

Клара Морроу смотрела сквозь заиндевевшие окна гостиной, за которыми раскинулась небольшая деревушка Три Сосны. Протянув руку, она очистила часть стекла от нанесенного морозом узора и подумала о том, что теперь, когда у них есть немного денег, надо бы поменять старые окна на более современные. В отличие от большинства других решений, которые обычно принимала Клара, это было бы вполне практичным. Но именно практичность была ей совершенно чужда. И сейчас, глядя на почти полностью погребенную под снегом деревню, она думала о том, что ей нравится смотреть на Три Сосны именно сквозь живописные морозные узоры на стеклах старых окон.