Но тут образ моего младенца-сына, твой образ, Симон, вспыхнул в моем сознании ярче любого огня. Я понял, что должен жить. Я бросился прочь из студии, через парадную дверь, на улицу.
Вдохнул холодный ночной воздух.
У меня в кармане были наличные, которые я нашел у Фурнье. Я положил картину на заднее сиденье «берлие», на котором приехал банкир. Теперь я был готов.
Мои руки дрожали, но я смог завести машину. Я мало водил в своей жизни, но имел дело с техникой и быстро разобрался, что к чему. Когда я вывел «берлие» на главную дорогу, в зеркале отразилось извивающееся красное пламя. Треск горящего дерева был слышен сквозь шум двигателя. Но я не оглядывался назад.
Я не сводил глаз с дороги и взял направление на север, в сторону Парижа. В голове была одна-единственная мысль: продать картину и вернуть тебя.
Через несколько недель я это сделал. Я продал картину!
Я не говорил, что продаю подлинную «Мону Лизу». Мне и не потребовалось это говорить. Тот факт, что я был вором, укравшим ее из Лувра, был более чем достаточным доказательством.
Продажа состоялась заглазно. Я не встречался с покупателями. Они согласились с моей ценой в пятьсот тысяч франков, и мне этого было достаточно.
Затем я снова повел «берлие» по проселкам. Твоя бабушка в это время жила в маленьком доме в Тулузе. Мы с Симоной, твоей матерью, когда-то ездили туда. Потребовалось два дня, чтобы добраться из Парижа до окраины Тулузы, и когда я приехал, было уже поздно. Я снял номер в гостинице. Поужинал в одиночестве. Ни с кем не разговаривал.
В ту ночь мне приснилось, что мы с Симоной живем в великолепной квартире с тобой, нашим любимым сыном. Мы были известными художниками, критики нас заметили и одобрили.
Я проснулся со слезами на глазах. Но я был счастлив. Я верил, что этот сон был предзнаменованием того, что я верну тебя.
Утром я, не торопясь, собрался. Умылся, тщательно побрился. Подстриг усы. Аккуратно уложил волосы на пробор. Надел новую одежду и обувь, купленные в Париже. Мне хотелось выглядеть как можно лучше, нужно было казаться преуспевающим. Я оторвал подкладку от своего старого пальто, где прятал франки. Аккуратно уложил их в пояс с деньгами и обернул его вокруг талии. Сверху надел объемистый шерстяной жилет и застегнул до самого верха.
Ведя машину по узким местным дорогам, я думал о Симоне.
Вспоминал наш единственный визит сюда несколько лет назад. Это был прекрасный летний день. Симона вся так и сияла в своем белом платье, с распущенными светлыми волосами.
Дом ее матери был все таким же, каким он мне запомнился. Крошечный каменный коттедж с выцветшими желтыми ставнями. Я остановил «берлие».