Василий Демьянович посадил странника на лошадь и привез к себе в лесную сторожку. Странник оказался монахом из разоренного властями монастыря. Звали его отец Пафнутий. Был он крепок, жилист и годков так за пятьдесят с небольшим, с умными, внимательными карими глазами и хорошей черной с проседью бородой. Василий Демьянович посадил странника за стол, а под больную ногу, чтобы не висела, подставил табуретку. Выставил на стол перед ним снедь, какая была в печи: чугунок щей постных, Николаевских, хорошо упревшую пшенную кашу с подсолнечным маслом, зайчатинку с картошкой. Еще поставил глиняный кувшин с хлебным квасом. А сам сел напротив, с удивлением наблюдая, как странник молился и крестился перед едой, как благоговейно благословлял поставленную трапезу. Несмотря на болезнь, старец быстро управился со щами, похвалив их, и также спешно убрал пшенную кашу, тщательно дочиста обтерев кусочком хлеба миску.
— По-монастырски, — сказал он.
С удовольствием испил кваску. К зайчатине не притронулся.
— Монахам это не положено, — пояснил он.
После, отец Пафнутий проникновенно прочел молитву после ужина: «Бысть чрево Твое — святая трапеза, имущи небеснаго хлеба — Христа, от Него же всяк ядый не умирает, якоже рече всяческих, Богородице, Питатель». Василий Демьянович прислушивался к необычным умиротворяющим словам молитвы, и ему было приятно.
Тут же на глазах монаха он споро сколотил из досок топчан, набил матрасник и наволочку душистым сеном, достал легкое одеяло и предложил гостю отдохнуть.
— Ну вот, и Слава Богу, — сказал странник, укладываясь на топчан.
— Ну а теперь, отче, примемся лечить твою ножку. Значит так, — пояснил Василий Демьянович, — сейчас на твой нарыв положим ржаного хлеба с солью, и к утру все вытянет.
— Добро, — сказал монах и достал из своей торбы скляницу. — Вот, влей еще в этот состав святой водички.
К обоюдному согласию все было сделано. Монах, прочитав вечерние молитвы и келейное правило, перекрестив подушку, топчан и все четыре стороны, уклался спать. А Василий Демьянович доел зайчатину с картошкой, выпил стакан водки и повалился на кровать без креста и молитвы.
Проснулись они рано. Средство помогло, и монаху полегчало. Василий Демьянович обмыл рану и привязал к ней тряпку с соленой водой для окончательного очищения.
После завтрака отец Пафнутий, ковылявший на пятке, благодушествовал, и у них состоялся разговор.
— Спаси тебя Христос, Василий. Хотя ты и невер, но Господь за твою доброту и за то, что ты порадел для его служителя, управит твою жизнь к лучшему.
— А я, отче, и так доволен всем.
— Однако, Василий, ты мирянин, а живешь бирюк бирюком. Господь сказал: «Плохо человеку быть одному, сотворим ему жену».
— Нет, отец Пафнутий, у меня это уже было. Жена моя загуляла, и я бросил ее, а избу свою спалил. И здесь уже пятнадцать лет. О бабах я больше и думать не хочу. Ну их к шутам!
— А не тоскливо тебе жить одному в такой глухомани? Наверняка здесь и нежити полно всякой, болото-то рядом. И бесы могут тебе докучать в разных обличиях.
— Тоска у меня бывает редко, а если приходит, то я приму стакана два и ложусь спать. Волки здесь есть, медведи тоже, а бесов и всякую нежить не встречал.
— А это, Василий, ты их не встречал потому, что ты их человек и у них на учете.
— Это почему же я их человек?
— А потому, что ты пьешь. Водка есть кровь сатаны, и пьяницы Царствия Небесного не наследуют.
— Ну, отец Пафнутий, какой я пьяница-то? Обычно один стаканчик перед ужином.
— Нет, Василий, это немало. Вот, я заметил, что тебя и комар не ест, потому как в кровях у тебя спирты гуляют. Вообще, Василий, если бы не водка, то жизнь твоя была бы праведная. А если к тому же была бы вера, то совсем бы приблизился к монашеству.
— Ну, отец Пафнутий, мне вроде бы это ни к чему.
— Это еще как сказать, Василий, еще как сказать. Благодать призывающая от Бога как дождь сходит на всех: и на праведных, и на неправедных. Только надо уметь услышать, почувствовать и понять ее.
— А что, отец Пафнутий, и взаправду где-то есть Бог?
— А ты, Вася, разуй глаза да посмотри на все кругом, да подумай: а кто же создал всю эту красоту? Не будь ты на одном уровне со своим кобелем Пираткой, которому до этого нет дела. Вот его вселили в этот мир, и он в нем ест, спит, плодит щенков, да гавкает по ночам. Вот и вся его программа на земле. Помельтешится, помельтешится здесь, а потом околеет. Душа его собачья, как пар выйдет из него и растворится в природе.
Пиратка, услышав свое имя, радостно замотал хвостом, подошел и лизнул монаху руку.
— Вот тварь Божия, — монах потрепал собаку за уши, — ласку понимает. Вот, Вася, Господь круг жизни его ограничил, умалил, а человека возвеличил над всеми тварями, и кругозор его безграничен. Так что смотри кругом на дела Божий, радуйся и разумей все это.