Последняя надежда (ЛП)

К сожалению, эта сексапильная женщина смотрит на меня, как на урода, которым я и являюсь, будто я могу причинить ей боль. Что я могу, но не собираюсь делать.

– Годзилла? – пытаюсь изобразить ухмылку, но, судя по ее растерянному виду, похоже, что я обделался. – У тебя богатое воображение.

Она хотела поиграть в какую-нибудь игру типа «никогда не было» в джунглях? Я мог бы с первой попытки превзойти ее. Никогда не высасывал яд паука из собственной ноги. Пить. Никогда не выслеживал китайского вора-убийцу в Санкт-Петербурге и не убивал его. Пить. Никогда не убивал Колумбийского наркодилера в его укрепленном лагере. Это было особенно сладко. Лейте в кубок.

– Хо-о-о-рошо, – говорит она, и видно, что она мне не верит. – Послушай, я не боюсь, что ты меня изнасилуешь. В конце концов, ты говоришь, что следил за мной, так что полагаю, у тебя было много возможностей, но ты просто не в настроении. И это хорошо. Очень хорошо.

Она делает паузу, и теперь, очевидно, моя очередь говорить.

– Мне это не нравится. Изнасилование, – уточняю я.

– Рада слышать.

Я слегка отодвигаюсь, но ее тело следует за моим, и несмотря на неловкость разговора, и ее очевидное отвращение к тому, что у меня в штанах, я возбуждаюсь... снова. Трусь затылком об дерево, будто острая кора может пронзить мой толстый череп.

Я в гребаных джунглях. Могу лишиться глаза. Мне нужно выбраться отсюда вместе с моделью, пока Дюваль и его маленькая армия не напали на нас и не решили убить посреди тропических лесов Амазонки.

Я должен быть сосредоточен на том, как можно лучше поспать, а завтра найти достаточно припасов, чтобы добраться до деревни, которая может быть в десяти милях вниз по течению или в ста. Вместо этого продолжаю думать о том, какие у нее мягкие руки, и несмотря на то, что влажность две тысячи процентов, и мы оба вспотели, как собаки, она все еще хорошо пахнет – женственно и деликатно, что невозможно.

Моя безостановочная эрекция от нее тоже не поддается объяснению. Конечно, у меня и раньше вставало, но не от одного взгляда на женщину. Когда-то я был вечно озабоченным подростком, и даже манекены в местном торговом центре поднимали моего бойца. Но с тех пор я провел много времени, выкидывая секс и женщин из головы. Нет смысла, если я ничего не могу с этим поделать.

Моя дорогая мать назвала меня убийцей прежде, чем я успел произнести первые слова. Я был результатом самого ужасного опыта, который только может испытать женщина. Съел свою сестру-близнеца в утробе матери. Чуть не убил маму во время родов. Мой гигантский член был доказательством моего проклятого существования.

«Тебе не следовало рождаться», – говорила она.

Возможно, она права, но ничего не могла поделать, когда аборт шел против ее религии. Так я и жил, но не проходило и дня, чтобы она не напоминала мне, что я – чудовище, созданное дьяволом. Я существовал только для того, чтобы причинять боль женщинам, и само доказательство этого висело у меня между ног. Еще до того, как я смог произнести эти слова, понял, мое собственное тело – оружие, созданное, чтобы причинять вред, калечить и убивать.

Я пытался. Черт, пытался сделать свою мать счастливой. Старался не обращать внимания на то, что происходило у меня в штанах. Пытался, но не смог, и доказал ее правоту. Я существовал, чтобы причинять боль женщинам. Поэтому держался от них подальше.

«Вот, тут-то я и ошибся», – заключаю я.

Слишком много времени я провожу с Гарсией и его людьми. Это единственный рациональный вывод. Где-то на этом пути я начал избегать женщин, и теперь первое изолированное воздействие одной из них заставляет меня шататься. Если бы я был дома, мог бы исправить это, взяв себя в руки – буквально – но знаю, лучше не стоять снаружи нашего убежища в кромешной тьме ночи с моим членом в руке, дергая его, пока дюжина хищников лежит в ожидании.

Ава снова ерзает, и я прикусываю губу, чтобы не застонать вслух.

– Так, кто же эти друзья, которые называют тебя Рафом? – спрашивает она.

– Ты не устала? Потому что я устал, – делаю вид, что потягиваюсь, чуть не сбивая листья с нашего укрытия.

Может, если она заснет, то и я смогу уснуть. Я служил в армии. Нас учили спать в любом месте, в любых условиях, независимо от того, жарко или холодно, или сколько вражеских артиллерийских снарядов пролетает над нашими головами. Я тоже могу проспать эту пытку.

– Мне немного холодно.

Она прижимается ещё ближе, и клянусь Богом, задевает рукой Годзиллу. Он ревет, пробуждаясь к жизни, и кровь приливает к моему паху так быстро, что я почти теряю сознание.

Я вскакиваю, прежде чем успеваю сделать что-нибудь безумное, например, схватить ее руку и прижать к себе еще крепче.

– Я найду тебе одеяло.

Она хватает меня за ногу.

– Ты сказал, что мы не должны выходить в темноте – это слишком опасно. Там кромешная тьма. Ты не можешь уйти.

Она права, но я должен что-то сделать.

– Я собираюсь отлить.

– Можно мне хотя бы взять твой нож? – боль и страх звучат в ее голосе.