Последняя надежда (ЛП)

Я сбрасываю рюкзак, роясь в нем в поисках аптечки. Он останавливает меня теплой рукой, скользкой от крови.

– Нет, – говорит он. – Дело не только в легких. Я ранен в живот.

Он тянет мою руку к себе. Когда я убираю ткань, входное отверстие пульсирует, будто оно живое.

– Черт, – я провожу рукой по губам, ощущая металлический привкус жизни Гарсии. – Нет, мы спасем тебя, – открыв рывком аптечку, я хватаю марлю. – Мы залатаем тебя, въедем в Пукальпу и вытащим пулю.

– Нет, – повторяет он. – У меня не получится. Мы это знаем. Возьми ее и уходи.

– Никого не осталось, брат. Не получится.

Я вырываюсь из его рук, прижимая марлю к ране. Она сразу намокает и портится. Фонтан крови продолжает лить.

Ава плачет, но пытается помочь. Вместе мы пытаемся заткнуть рану нашими руками и остановить кровь.

– Я ухожу. Увидимся с моей девочкой, – улыбается Гарсия. – Вот она. Я вижу ее.

Схватив меня за руку, он притягивает к себе, и смерть придает ему сил.

– Ты прав, – выдыхает он мне в ухо, его дыхание холодное, хотя должно быть теплым.

Я сильнее прижимаюсь к ране, хотя знаю, что это бесполезно. У меня сжимается горло.

– В чем же?

– Во всем. Она. Ты. За что мы боремся. Как только. Наслаждайся, – каждое слово ему дается с трудом, и я стискиваю зубы, чтобы не ударить, не заплакать, не убежать и не всадить еще дюжину пуль в лицо стрелка.

– Я поймал его, – говорю я, зная, что Гарсия хотел бы именно этого.

– Никогда не сомневался в тебе, брат.

Вот, и все. На мгновение он сжимает пальцами мою руку и уходит. Никакого дыхания, только мертвая безжизненная тяжесть.

Я запихиваю аптечку обратно в сумку и беру его на руки.

– Открой дверь, Ава, – приказываю я.

Она поспешно повинуется, у меня тон голоса более резкий, чем она когда-либо слышала. Я сажаю Гарсию на заднее сиденье и забираю из машины все припасы. Гарсия принес нам много дерьма. Оружие, боеприпасы, одежда, вода, деньги.

В справедливом мире Гарсия умер бы на острове с пивом на боку и удочкой между ног. Но мы не живем в справедливом мире – с тех пор, как родились, и даже раньше.

– Ты можешь унести несколько вещей? – спрашиваю я.

Она кивает, все еще всхлипывая, и выглядит сто раз потерянной, обиженной и смущенной. Я хотел бы обнять ее, но это последнее, что должен сделать.

Моя мать сказала мне, что я убийца, убивал с момента зачатия, и я не останавливался. Я хочу посмеяться над проклятием, но мертвое тело моего друга открывает правду. Даже если бы Ава действительно хотела меня, не человека, который может спасти ее подругу, а меня, мне все равно пришлось бы уйти. Ради собственной безопасности.

Гарсия – мрачное напоминание о моем проклятом существовании. Я не могу забыть снова.

Я даю ей два АК и еще упаковку патрон. Она легкая, и мы не будем ходить долго. Скоро угоню машину.

Забрав остальные вещи, я веду Аву обратно к телу мертвого снайпера, чтобы забрать его прибор ночного видения.

– Оставайся здесь, – говорю я, указывая на небольшой клочок земли.

– Думаю, мне следует пойти с тобой.

Она дрожит, но не от холода. Потирая руки, девушка пытается вспомнить, каково это – быть живой.

– Нет.

Я не даю ей возможности спорить, просто поворачиваюсь на каблуках, пока не доберусь до мертвого снайпера. Снимаю с него очки, забрызганные мозгом и кровью, и надеваю на себя. Отсюда едва вижу машину – только двигатель и тело Гарсии издают слабые тепловые сигналы, и оба быстро исчезают. Я выпускаю два выстрела в заднюю часть машины, и второй попадает в цель. Бензобак взрывается. Ава кричит. Вытираю влагу с лица и возвращаюсь к Аве.

Моя мать сказала, что я проклят. Что я должен держать палочку дьявола при себе, чтобы не навредить другим невинным. Большую часть жизни я держался, потому что не хотел причинять боль тем, кто этого не заслуживал.

Гарсия был прав в одном. Аве не место со мной, потому что такие люди, как мы с Гарсией, всего в одной пуле от смерти.

 

Глава 26

Ава

 

Раф держится отстраненно. Я не могу винить парня. Несколько часов назад его лучший друг умер у нас на руках. С тех пор мы угнали еще одну машину у двух парней, въехали в Пукальпу, бросили машину, и теперь направляемся в отель, чтобы встретиться с кем-то еще. Конечно, я предполагаю, что мы едем в отель, потому что Раф не хочет со мной разговаривать.

Он полностью закрыт.

И часть меня хочет напомнить ему, что я здесь, мне тоже страшно, и я хочу утешить его. Если он был явно расстроен, я могла с этим справиться. Если он сердится, я тоже могу рассердиться. Но ледяная тишина? Не знаю, что с этим делать. Он был так бодро компетентен все это время, даже когда я была готова развалиться на части.

Теперь чувствую, что он разваливается на части, и я понятия не имею, что делать.

– Давай, – говорит Раф в какой-то момент, выводя меня из состояния «горе – это – я».

Я оживляюсь, но он только берет меня за локоть и подводит к зданию.