Последняя ночь майора Виноградова

— Ну вы… вообще! — Виноградов сидел, ошалело оглядывая собеседников, но какая-то часть его сознания уже просчитывала возможные варианты.

Всегда и везде, в любой компании, Виноградов с жаром и посильным красноречием отстаивал мысль: утверждение о поголовной продажности и некомпетентности сотрудников правоохранительных органов неверно и некорректно! Есть, есть еще в органах люди порядочные, неподкупные — Владимир Александрович сам знавал одного-двоих, а, по слухам, на город таких могло набраться чуть ли не с дюжину.

Народ-то был прекрасный, но объективно вредный. Ведь, столкнувшись, скажем, с не берущим взятки инспектором ГАИ или увидев участкового, платящего за водку в ларьке, расположенном на обслуживаемой территории, обыватель начинал испытывать в душе какое-то томление, отзвуки напрочь забытых иллюзий о «милиции, которая меня бережет». На фоне этих аномальных личностей остальные ребята в погонах выглядели достаточно неприглядно, что, безусловно, не способствовало росту престижа органов внутренних дел.

Поэтому система, стремясь к самосохранению, от таких индивидуумов старалась избавляться.

— Значит, выговорешник ты все-таки схлопотал?

— Слава Богу, что хоть так! Могли и уволить.

— Из-за такой дешевки? Как ты ее назвал — «дырка на ножках»?

— Это не я, это сами бандиты…

Виктор Барков, старинный виноградовский приятель, настолько не вписывался в привычный образ милицейского спецназовца, что только причудой судьбы можно было объяснить его довольно успешную карьеру. Знаток Грибоедова, философ-надомник и, по-видимому, тайный поэт, Барков чего только не делал, чтобы не выделяться: волосы стриг почти под ноль, громко и с выражением матерился, потел в спортзале. При встречах с начальством преданно хлопал ресницами и изображал идиота.

Но все равно хилая его интеллигентская сущность то и дело давала о себе знать, и капитанские погоны в очередной раз повисали на тоненькой, готовой в любой момент оборваться ниточке.

— Я от ребят слышал. А как дело-то было? В газете вообще неизвестно что пропечатали!

— Мысль изреченная есть ложь. Тем более мысль напечатанная — это ложь вдвойне.

— Хорошо сказано.

— Это я не сам придумал. А дело было так. Одна девица — даже не легкого, наилегчайшего поведения — попала на учет в психушку.

— За что?

— Пыталась себе по молодости вены порезать или что-то в этом роде… Не суть. Может, действительно у нее мозги набекрень, а может, просто «косила» под шизофреничку. Жила с мамашей в однокомнатной квартирке на Просвещения, раз в год в больничке отлеживалась. Заодно трипперок очередной подлечивала: в кооперативах бабки бешеные нужны, а для психов — бесплатно.

— Надо же!

— Э, не завидуй. Словом, померла у нее мамаша. Дочка дура дурой, но сообразила — купила справку себе из районного психдиспансера, что на учете не состоит. Пришла в банк, попросила ссуду — под залог недвижимости. Все чин чином: документы в порядке, бумаги — из жилконторы, туберкулезная, разнообразные «формы девять» и прочая макулатура — вроде присутствуют. Послали банковскую безопасность проверить — тоже все в порядке, квартира фактически существует, относительно не загажена.

— С участковым не разговаривали? С соседями?

— Нет. Я же говорю — лопухнулись!

— С другой стороны, кто мог подумать…

— Саныч! Им за это деньги платят — чтоб думали! Неплохие, между прочим, деньги.

— А потом что?

— А потом она, конечно, кредит в срок не вернула.

— Много?

— Тысяч десять долларов. Или около того.

— Да-а, за такую сумму могли и башку снести.

— Что и пытались сделать. Но не сразу — сначала позвонили, предупредили, что приедут выселять, когда срок подошел. Она, не будь дура, сделала вид, что согласна, попросила даже с грузовиком помочь — якобы для переезда в какую-то комнату. А сама — в Скворцова-Степанова брык! И залегла.

— Ли-ихо!

— Ну, оттуда уведомление в банк, что гражданка такая-то недееспособна и сделки, совершенные ею, недействительны.

— И в суд не подашь…

— Конечно. Квартиру у нее никто не отнимет, заставить ссуду вернуть — фигушки! Даже если утюг в задницу — ну, подпишет она любую дарственную, хоть доверенность на право отстрела бегемотов, а толку-то? С психа — какой спрос?

— К уголовке за мошенничество не привлечь, — задумался Виноградов. — Ответчиком по иску тоже не получится. Попали ребята! Можно, конечно, попытаться стрелки перевести на того, кто ей в районном диспансере штампик ставил…

— Думаешь, ты один такой умный? Те ребята тоже пытались с девкой по-хорошему потолковать. Так она им сначала на главврача показала, потом какую-то бабу из регистратуры приплела, а в конце вообще ахинею понесла.

— Грамотно.

— А что делать? Банкиры дождались, когда эта крыса положенный курс лечения прошла, дали денег, чтоб ее дня лишнего не держали — и прямо на выходе перехватили. Вывезли на дачу и начали обрабатывать: трахнут — побьют, побьют — опять трахнут…

— На всю сумму хотели? На десять тысяч надо было долго стараться.

Виноградову жалко, конечно, было девку, но… не очень!

— Нашим операм кто-то простучал — держат заложницу, измываются. Мы и сорвались дежурной группой.