Последняя ночь на Извилистой реке

Кетчум отнюдь не собирался прямо сейчас, в кабине пикапа, начинать рассказ о тайне своей левой руки. Дэнни это не удивляло. К тому времени, когда они миновали Понтукское водохранилище и поехали в направлении Даммерского пруда (Дэнни узнал знакомые дренажные канавы на окрестных полях), стало очевидно, что у Кетчума имеется собственная «повестка дня». Естественно, Кетчум не вдруг стал называть свою левую руку «основной». Здесь была какая-то логика, хотя и странная. Но история, раскрывавшая эту логику, могла и должна была подождать. И еще Дэнни заметил, что Кетчум не свернул на бывшую лесовозную дорогу, ведущую в сторону Извилистой.

— У тебя есть какие-то причины заехать в Париж? — спросил писатель.

— В Западный Даммер, — поправил его Кетчум. — Точнее, на его развалины.

— Кто-нибудь еще называет это место Западным Даммером?

— Я называю, — отрезал Кетчум.

Они пересекли новый мост через Филипс-брук и поехали по дороге, по которой Джейн возила Дэнни в школу. Тогда поездка из Извилистого до Парижа казалась бесконечной. Сейчас Дэнни даже не успел заметить расстояния. А вот медвежье зловоние в кабине пикапа он замечал каждую секунду.

— Ты только не скрещивай яйца, Дэнни. Знаю, сколько зла ты видел в школе Парижской промышленной компании. Наверное, ты бы с удовольствием ее взорвал. Но представь себе, здание стоит до сих пор, — предварял встречу с прошлым Кетчум. — Поясняю для вас, Кармелла: там наш будущий писатель начал, как это говорят, путь к знаниям. И вдобавок насмотрелся разной малолетней швали.

Кармелла внимательно слушала. По некоторому недоумению на ее лице чувствовалось, что ей непонятно, зачем нужно скрещивать яйца. А может, Кармеллу это и не интересовало и сейчас она боролась с подступающей тошнотой. Сочетание тряски по грунтовой дороге и отчаянного зловония в кабине, должно быть, побуждало ее выйти наружу и исторгнуть из себя ранний завтрак. Дэнни самого поташнивало, и он старался не замечать медвежьи шерстинки, порхавшие возле его ног. Их поднимал ветер, который врывался в открытое со стороны Кетчума окно. Если окно закрыть, шерстинки перестанут порхать, зато зловоние станет еще сильнее.

Пикап имел ручное переключение скоростей, однако Кетчум все равно умудрялся держать руль одной правой рукой. Локоть левой руки выставлялся из окошка, а ее пальцы лишь слегка касались рулевого колеса. Кетчум крепко держал руль одной правой. Когда ему требовалось переключить скорость, правая рука опускалась вниз, примерно туда, где находились колени Кармеллы, и поворачивала рычаг. В эти моменты левой рукой он слегка придерживал руль, но тут же отводил ее, когда правая возвращалась на место.

Манера вождения у Кетчума была на редкость изменчивой и непредсказуемой — совсем как ветер, что врывался через окошко и трепал клочья его бороды. (Если бы окошко сейчас оставалось закрытым, Дэнни и Кармеллу наверняка бы уже не раз вывернуло.)

— А почему ты не запихал медведя в кузов пикапа? — спросил Дэнни.

Может, это был некий охотничий ритуал, требовавший, чтобы трофей ехал рядом с охотником?

— Ты не забыл, что я ехал через штат Мэн? Да, медведя я уложил в Нью-Гэмпшире, но мне пришлось ехать через территорию соседнего штата. У меня нью-гэмпширские номера. Если бы медведь лежал в кузове, меня легко бы мог остановить какой-нибудь егерь или патрульный и потребовать лицензию. Лицензия у меня имелась, но только нью-гэмпширская.

— А Героя ты куда дел? — спросил Дэнни.

— Затолкал назад. Его раны всю дорогу кровоточили. Живое зверье истекает кровью сильнее, чем мертвое, поскольку у живых продолжает биться сердце.

Эта фраза предназначалась Кармелле, усиленно подавлявшей позывы к рвоте.

— Короче говоря, я усадил медведя рядом с собой. Если не приглядываться — обычное зрелище: в кабине едут двое бородатых парней.

Должно быть, Кетчум сидел во весь рост, а медведя он опустил ниже. Издали зверь вполне казался задремавшим пассажиром. Издали волосы Кетчума и медвежья шерсть тоже воспринимались вполне одинаково (его седина замечалась лишь вблизи). Так что егеря и патрульные даже не остановили свой взгляд на быстро едущем пикапе. Проехали какие-то бородачи, велика важность!

— Я потом выскреб все сиденье. Смыл все пятна крови, — продолжал Кетчум на подъезде к Парижу. — Меня самого занимает: сколько еще мой пикап будет благоухать? Но медвежий запах — самый стойкий. Может, мне несколько месяцев придется с ним ездить.

Кетчум переключился на первую скорость. Его крупная правая рука ненароком задела колено Кармеллы.

— Не волнуйтесь, я не пытаюсь вас завести, — тут же сказал Кетчум. — Никак не думал, что рычаг коробки передач окажется у вас между ног! В следующий раз мы посадим Дэнни в середину.