Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо

— Майк, — сказала Гарриэт, — а сегодня ты уже не боялся этой встречи… Тебе было грустно без меня, правда?

— Мне все еще грустно.

— Теперь, со мной?

— Тем более. Выпей… Ты знаешь, что такое одиночество?

Она сделала наивные глаза и чуть глотнула из рюмки.

— Я читала ночью статью о космонавтах. Ждала твоего звонка и читала — не могла уснуть. В этой статье пишется, что пилот межпланетной ракеты в космическом пространстве, находясь за сотни миль от Земли, будет чувствовать себя ужасно одиноким. И что эту проблему надо как-то решить. Ты говоришь о чем-то в этом духе!

— Одиночество космонавта может оказаться ничем по сравнению с одиночеством человека, живущего среди людей.

Я почувствовал, что Гарриэт касается меня коленом.

— Майк, тебе вовсе незачем быть одиноким.

Я отодвинул свою ногу.

— Если я соглашусь на твои условия, то буду еще более одиноким — рядом с тобой. Это было бы хуже всего.

— Никогда мне не понять, почему ты так боишься брака.

«Ну, ладно, — подумал я, — скажу тебе кое-что в последний раз, скажу, хоть это не имеет смысла и не стоит тратить время на это».

— Гарриэт, послушай, почему. Потому что бумажка, которую ты получишь от официального учреждения, значит для тебя больше, чем любовь, а ведь любовь встречается гораздо реже, чем брак… И потому что с меня хватает ограничений, предписаний и условий, я не хотел бы вносить их еще и в частную жизнь, в любовь. Только любовь, только те ограничения, которые она на меня налагаёт — вот что я могу тебе предложить, но это ведь больше всего, что можно дать другому человеку.

— Майк, пойми, что я…

— Выпей, Гарриэт, немедленно выпей до дна. И ничего не говори, тема уже исчерпана.

Я выпил виски, заказал еще. И драй-мартини для Гарриэт. Попросил даже, чтобы бармен принес эти мерзкие пирожные с сыром. Поправил абажур лампочки, чтобы свет не бил в глаза Гарриэт, сдул пепел, упавший с моей сигареты на стойку. Я соображал, что бы еще такое сделать для Гарриэт, но ничего не придумал.

— Если б я на это согласилась, — спросила Гарриэт, — ты повел бы меня сегодня к себе на ночь? Правда?

— Не только на ночь. Немедленно повел бы, даже на вечер.

— Вот видишь, какой ты, Майк.

Я не знал, что она имеет в виду и чем ей не понравился мой ответ. Ведь она же наверняка понимала, что я не ответил бы вот так никому, кроме нее. Но я не сказал этого вслух. Все равно — мы друг друга не понимали.

Гарриэт сказала:

— Видишь сам — ты даже ничего ответить на это не Можешь. Ты должен признать, что я права. Любовь не Может ограничиваться одним этим… Но ты ужасно Упрямый.

Я начал нервничать.

— Гарриэт, умоляю тебя, перестань стрекотать. Ты слишком мало видела в жизни, чтобы разобраться в этом… Слушай, Гарриэт, у меня к тебе есть просьба, — только давай больше не говорить на эту тему, ничего хорошего из наших разговоров не получится. У меня к тебе другая просьба.

— Я тебя слушаю, Майк. Какая у тебя просьба?

— Ты летаешь в Сьюдад-Трухильо. Сидишь там по нескольку часов, иногда и до утра, верно? Я сейчас занят одним трудным делом, таким запутанным, что впору подумать об участии злых фей или гномов.

— Убийство?

— Нет. Похищение драгоценностей из знаменитой коллекции.

— В самом деле?!

— В самом деле. И мне необходима одна маленькая деталь, а ты могла бы мне тут помочь. Если захочешь. Награда назначена большая, я бы отдал тебе половину этих денег на приданое.

— Майк!

— Прости, Гарриэт. Вернемся к делу. В Сьюдад-Трухильо принят на работу летчик Джеральд Лестер Мерфи, американский гражданин.

— Я должна его разыскать?

— Ни в коем случае. Но постарайся побольше сидеть в столовой аэродрома, он там должен появиться. Всякий новый пилот старается показаться людям, выпить с кем-нибудь, поухаживать за девушками. А стюардессы — это, пожалуй, самые красивые девушки в мире… Запомни его имя и, если он обратит на тебя внимание, поддержи разговор. Спроси его, совсем равнодушно, будто бы от нечего делать, когда он приехал и зачем, давно ли там работает. Тогда он расскажет тебе, как садился на пузо, когда заело шасси в его «фениксе».

— Почем ты знаешь?

— Молодежь любит похвастать. Я уверен, что он захочет произвести на тебя впечатление. Тогда ты спроси его, с кем он летел, был ли у него пассажир и не случилось ли с ним беды при такой головоломной посадке. И больше ничего, Гарриэт, это все.

— Если только и всего…

— Еще кое-что. Все эти вопросы должны идти от тебя. Помни: нельзя допустить ни малейшего намека на то, что еще кто-либо этим интересуется.

— А этот Мерфи имеет что-нибудь общее с кражей драгоценностей?

— Нет. Речь идет, возможно, о его пассажире, сам Мерфи ничего об этих драгоценностях знать не знает. Да и вообще мы к нему не имеем никаких претензий.

— Тем лучше, Майк. Я не люблю помогать полиции в поимке преступников. У нас так много полицейских, что они должны отлично обходиться без нашей помощи. Но для тебя я могу это сделать. Я очень хочу, чтобы ты еще больше прославился.

— Допей свою рюмку и съешь наконец это жуткое пирожное.

Гарриэт допила рюмку и съела пирожное.

— Куда мы теперь пойдем?

Я показал на противоположную сторону улицы.