Последняя обитель. Крым, 1920—1921 годы

Нелишне напомнить здесь резолюцию первой Всеукраинской конференции «Реввоентрибуналов» по докладу председателя «Реввоентрибунала ВСУ» (22—25 февраля 1921): «Отменой расстрела в январе 1920 года Советская власть показала всему миру, что смертная казнь не связана с существом диктатуры пролетариата и что этой чрезвычайной мерой репрессии трудящиеся вынуждены пользоваться как средством борьбы, поскольку к этому вынуждает сама буржуазия»[29]. (Речь идет о постановлении Совнаркома РСФСР от 19 января 1920 года[30].) Не лишено интереса, что 2 февраля 1920 г. Всеукрревком (подписи Петровского, Затонского, Гринько и др.) принял решение, в отличие от РСФСР, все-таки не останавливаться «ни перед какими мерами, вплоть до применения системы красного террора»[31]. Вскоре отменили соответствующее решение и в России. Лацис писал: «Но мы снова заявляем, что как только нам удастся окончательно сократить вражеские шайки, мы снова откажемся от применения расстрела, если только контрреволюционеры нас снова к этому не вынудят»[32]. Упомянутое постановление не распространялось также на зону боевых действий.

Если зарегистрированного даже не убивали сразу, сама регистрация влекла за собой «заведение дела», осуществлявшееся в виде особого учета. В течение нескольких лет происходил «затяжной отбор кадров», в результате чего, как констатировал официальный документ, в армии и на флоте был подобран «наиболее ценный и испытанный командный состав». 11 февраля 1925 г. появилось постановление ЦИК и СНК СССР «О снятии с особого учета некоторых категорий бывших белых офицеров и военных чиновников». Индульгенцию получили, понятно, далеко не все. Снимавшихся с учета категорий было всего две. Постановление касалось бывших белых офицеров и воинских чиновников:

• находящихся к моменту издания настоящего постановления в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Рабоче-Крестьянского Красного Флота;

• награжденных орденами Красного или Трудового Знамени — как служащих в Красной Армии и Красном Флоте, так и находящихся в запасе[33].

Разумеется, это постановление также действовало лишь «до особого распоряжения» и пожизненной охранной грамотой не являлась. Между тем имеются конкретные примеры ее применения. Так, не ранее 1920 года Особый отдел взял в Одессе на учет Александра Александровича Гаевского как офицера царской армии. С этого учета его сняли, вероятно, лишь вследствие упомянутого постановления, — 30 декабря 1925 г. Дело на него, № 24252, было прекращено[34].

Много лет спустя, в 1955 г., сын Вернадского, видный историк русской эмиграции Георгий Вернадский записал со слов сестры:

«В Симферополе осталось много офицеров Врангелевской армии, не поспевших на посадку на пароходы в Севастополь. Отец распорядился немедленно выдать им (по словам сестры их было около 200 человек) свидетельства, что они студенты Таврического университета — и этим спас их. Но слух об этом, очевидно, пошел по городу и как только пришли большевики, на квартиру родителей пришел чекист. Отца не было дома, была только мать. Сестра пришла домой во время разговора матери с чекистом. Чекист говорил, что ему известно, что выданы были студенческие свидетельства офицерам и, очевидно, требовал "сознания" (и выдачи имен), угрожая, что в противном случае отца расстреляют. Ниночка говорит, что она никогда не видела мать (всегда выдержанную, мягкую и вежливую) в таком состоянии. Лицо ее было в красных пятнах, она топала ногами и кричала чекисту: "Вон!". Тот так и ушел»[35].

Несмотря на то, что расстрелы Белы Куна и Землячки вызвали даже какую-то ревизию, регистрация и проверка населения в Крыму после этого не уменьшилась, не сузилась, а наоборот, расширилась. Когда миновал ажиотаж первых дней, начали вылавливать по анкетам. Сквозь узенькое ситечко чекисты пропустили все свежее, вновь прибывшее население Крыма. В деле Марии Васильевны Бразоль сохранилась заполненная 21 декабря 1920 г. «Анкета для регистрации лиц, прибывших в Крым после 1917 года»[36]. Иначе говоря, после проверки военных и произведенной после этого ревизии были проверены также все гражданские лица. Новую власть интересовали все, от нее бежавшие.

Зарегистрировав население, прибывшее в Крым после 1917 г., власть получила, таким образом, информационную основу, на которой можно было устроить новую чистку[37]. На экстренном заседании Политбюро ЦК КП(б)У от 30 июня 1921 г. рассматривался вопрос о Севастополе. В протоколе записано: «О Севастополе. Обратиться к Крымскому Областному с предложением произвести чистку в Севастополе от контрреволюционных элементов. Настоящее постановление поручается провести т. Фрунзе в ЦК РКП»[38]. Расстрелы в Крыму, считается, прекратились в октябре 1921 г., — с конца лета там неистовствовал голод[39].