Последняя обитель. Крым, 1920—1921 годы

8 — Всех бывших офицеров, принимавших участие и не участвовавших в гражданской войне, явившихся на регистрацию по требованию властей, арестовали и расстреляли, среди них инвалидов Великой войны и глубоких стариков.

9 — Двенадцать офицеров русской армии, вернувшихся на барках из Болгарии в январе-феврале 1922 года, и открыто заявивших, что приехали добровольно с тоски по родным и России, и что они желают остаться в России, — расстреляли в Ялте, в январе-феврале 1922 года.

10 — По словам доктора, заключенного с моим сыном в Феодосии в подвале Чеки и потом выпущенного, служившего у большевиков и бежавшего от них за границу, за время террора за два-три месяца — конец 1920 и начало 1921 года в городах Крыма: Севастополе, Евпатории, Ялте, Феодосии, Алупке, Алуште, Судаке, Старом Крыму и проч. местах, было убито без суда и следствия, до ста двадцати тысяч человек — мужчин и женщин, от стариков до детей. Сведения эти собраны были по материалам бывших союзов врачей Крыма. По его словам официальные данные указывают цифру в 56 тысяч. По Феодосии официальные данные дают 7—8 тысяч расстрелянных, по данным врачей — свыше 13 тысяч.

11 — Террор проводили — по Крыму — председатель Крымского Военно-Революционного Комитета — венгерский коммунист Бела Кун и его секретарь — коммунистка Самойлова, не русская, партийная кличка «Землячка» и другие. Тов. Островский расстрелял моего сына.

Свидетельствую, что в редкой русской семье в Крыму не было одного или нескольких расстрелянных. Было много расстреляно татар. Одного учителя-татарина, б. офицера забили на смерть шомполами и отдали его тело татарам.

12 — Мне лично не раз заявляли на мои просьбы дать точные сведения за что расстреляли моего сына и на мои просьбы выдать тело или хотя бы сказать, где его зарыли, уполномоченный от Всероссийской Чрезвычайной Комиссии Дзержинского — не русский — тов. Реденс — не русский, сказал, пожимая плечами: «Чего вы хотите? Тут, в Крыму, была такая каша!»...

13 — Как мне приходилось слышать не раз от официальных лиц, было получено приказание из Москвы — «помести Крым железной метлой». И вот — старались уже для «статистики». Так цинично хвалились исполнители — «Надо дать красивую статистику». И дали.

Свидетельствую: я видел и испытал все ужасы, выжив в Крыму с ноября 1920 по февраль 1922 года. Если бы случайное чудо и властная международная комиссия могла получить право произвести следствие на местах, она собрала бы такой материал, который с избытком поглотил бы все преступления и все ужасы избиений, когда либо бывших на земле.

Я не мог добиться у советской власти суда над убийцами, потому-то советская власть — те же убийцы. И вот я считаю долгом совести явиться свидетелем хотя бы ничтожной части великого избиения России, перед судом свободных граждан Швейцарии. Клянусь, что в моих словах — все истина.

Ив. Шмелев

1927 г.

Вступление. Архивные документы свидетельствуют

Посвящается моим сыновьям — Игорю и Вячеславу

Дорвавшийся до власти сознает

Себя державной осью государства

И злоупотребляет правом грабежа.

Насилий, пропаганды и расстрела.

М. Волошин

Не над всеми событиями прошлого господствует неумолимое время — невидимая ткань жизни, бесследно унося в сумрак забвения трагические страницы жизни нашей родины. Прошлое держит нас в своих цепких объятиях. Оно наложило на современников несмываемый отпечаток и не отпускает вопреки желанию. В.С. Ключевский писал, что прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий. А последствия тоталитарной, репрессивной системы, терзавшей страну на протяжении жизни нескольких поколений, более чем очевидны. Они в нашей отсталости, неустроенности, в низком материальном и культурном уровне жизни народа, в неумелых и тщетных попытках приблизиться к цивилизации, возрождению свободной инициативы общества и каждого человека в отдельности, в создании прогрессивных начал производства и творчества, в памяти народа о миллионах жертв, погибших по воле репрессивной машины коммунистического режима.