Воины Аллаха, отдыхая на этой временной базе-днёвке, чувствовали себя в полной безопасности. Артиллерией их было не достать, а русскую спецуру Хан и его люди на этот раз не боялись, десятикратное численное превосходство над любой группой спецназа придавало им силы и уверенность в победе. К тому же обнаружить хорошо замаскированные дневки было возможно лишь, буквальным образом, уткнувшись в одну из них носом. Кроме того, со всех сторон лагеря были выставлены посты охранения, на каждом из которых и днем и ночью бдительно несли службу от трех до пяти боевиков. Единственное, что могло доставить моджахедам хлопоты — это русские вертолёты. Но с каждым годом и месяцем их барражирования над лесом становилось всё меньше и меньше. По всему чувствовалось, что вскоре боевое применение авиации окончательно сойдёт на нет. Но и вертушки не страшили собравшего силу в кулак Хана — помимо того, что сверху от пролетающих винтокрылых крокодилов лагерь укрывали разлапистые ветви деревьев, так ещё и на самый крайний случай в отряде имелось три ПЗРКа «Игла».
Хан был доволен, почти полторы сотни моджахедов явилось под его знамена. Не было таких, кто бы проявил слабость и отказался участвовать в объявленном эмиром рейде, и уж тем более, не было слабых духом, кто бы сложил оружие и пошёл на сотрудничество с новой властью. Те полтора десятка сдавшихся — добровольно сложивших оружие — не в счёт, он сам приказал им явиться с повинной. Хан глядел в будущее и понимал: в стане врага ему нужны свои люди, а «бывших» охотно брали местные силовые структуры.
— Аслан! — тихо позвал развалившийся в своём «шатре» амир. Большая шестиместная палатка и впрямь могла бы называться шатром, но сегодня он мог себе позволить жить по шахски. Его жилище было надёжно укрыто с воздуха, а с земли его защищали многочисленные воины. Почти сорок днёвок — палаток, от маленьких, рассчитанных на двоих, сделанных из тонких ореховых веток и накрытых полиэтиленовой пленкой, до огромных, вмещавших в себя до десяти боевиков, были разбросаны по близлежащим кустам, образуя вокруг шатра своего предводителя мощный живой щит.
— Аслан! — уже более громко, с явным нетерпением в голосе, крикнул Хан.
— Ты звал? — откинув полог, в шатёр вошел чем-то озабоченный Мукомаев.
— Да, я хотел уточнить у тебя, готов ли макет местности? — спросил собиравшийся ставить задачу амир.
— Заканчивают, — было видно, что Аслан колеблется.
— Тебя снова что-то беспокоит?
— В районе пункта А… русские произвели десантирование разведгруппы… — Аслан понял, что его колебания были напрасны. Хану стоило знать о возможном появлении противника.
— Откуда у тебя такие сведения? — амир не выглядел удивлённым.
— Их видели, — уточнять, кто и когда, Аслан не стал. Хан знал, что если бы это были непроверенные люди, помощник обязательно упомянул бы об этом. А даже амир не должен был знать всех. Аллах не всегда бывает милостив настолько, чтобы лишить языка отступника, а человек слаб. Кто может поручиться за его тело и разум?
— Ты считаешь, что они могут обнаружить следы наших людей?
— Я почти уверен, что так и будет.
— И что? Пусть приходят, они найдут здесь только свою смерть! — лицо хана засветилось самодовольством. — Стоит им приблизиться сюда, и у них не будет ни единого шанса.
— Разве мы собирали всю эту силу для этого? — Аслан повел рукой за пределы шатра.
— Ты думаешь… — Хан невольно задумался. Он был уверен, что если сюда придут русские, погибнут все до одного и сразу, но Аслан был прав: в этом случае его планы окажутся под угрозой. Что смерть полутора десятков солдат, пусть даже и спецов, если об этом не станет известно всему миру? Нет, ему нужно было нечто громкое! И захват населённика как раз мог стать тем самым громом средь ясного неба над якобы усмиренной Ичкерией.
— Ты прав! Нам ни в коем случае нельзя, что бы спецы обнаружили следы наших передвижений, а тем более вышли сюда. Отправь лазутчиков, пусть найдут русских и не спускают с них глаз, перекрой всё подходы минами, и выдели людей, которые, если что, отвлекут «собак» на себя и уведут их в сторону.
— Я всё сделаю так, как ты сказал! — Аслан поправил за спиной оружие и, на прощание кивнув, вышел наружу…