Последняя охота

Смирнов вспыхивал, но нагрубить или оборвать тещу не решался. Ведь именно она вместе с тестем обували и одевали Ольгу и Михаила. От туфлей до галстука! Только часы свои имел — ценный подарок, награда на День милиции, сам начальник горотдела вручил. На более дорогое средств не было.

Ольга лишь усмехнулась и поторопила мужа с собрания:

— Пошли к нашим. Отец тебе куда достойнее подарок приготовил.

Тесть и впрямь достал из шкафа куртку, кожаную, теплую, красивую, импортную, на такую самому и за годы не собрать.

— Носи на здоровье! — отдал тесть, повернувшись к дочке, добавил: — Может, в милиции тоже люди?

…— Послушай, ты, козел лягавый! Отцепись с моего хвоста! Сгинь с зенок, чтоб духом твоим не воняло! Вот тебе две штуки баксов, и пыли подальше! Ты меня не засек, я тебя не стремачу! — предложил ему как-то Влас.

Смирнов посчитал себя оскорбленным.

— Если мало, подкину еще столько же, но хиляй. Я сегодня добрый. Станешь доставать, воткну перо. Откинешься, как потрох!

Михаил попытался скрутить Власа, но тот легким ударом отбросил его под ноги толпе и тут же исчез.

— Так тебе дураку и нужно! — презрительно ответила Ольга, узнав о случившемся.

Михаил после этого случая пусть не всегда, но стал ходить на тренировки в спортзал. Он вскоре перестал сутулиться, не волочил ноги, не держал при ходьбе руки по швам. Сам себя почувствовал лучше и легче. Поверил, что теперь сможет уложить не только Власа, но и Шкворня. Но свора подростков-мальчишек заметила милицейскую машину, остановившуюся неподалеку от дома пахана, налетела на оперативника и следователя. Избила, изорвала в клочья всю одежду, разукрасила синяками и шишками, довела до бессознания. Мальчишки рассыпались горохом, как только водитель связался по рации с горотделом, и те выслали поддержку. Ни одного не могли припомнить потом в лицо.

Шкворня в доме, конечно, не оказалось. А вот синяки и прочие ушибы еще долго давали знать о себе.

За этот случай над ними потешались все кому не лень.

Смирнов понимал, в чем его беда. Ведь еще в институте не каждый сокурсник решался бороться с ним на ковре. Задеть Михаила или обидеть никто не осмеливался, но долгие годы работы в кабинете за столом сделали свое, и он потерял форму, состарился физически и духовно. Его даже в своей семье убедили в слабости и беспомощности.

Он стал городским до корней волос. Умело владел ложкой и вилкой, никогда не вставал из-за стола, не поблагодарив за еду. Научился разговаривать вполголоса, а смеяться одними губами. Никогда не выходил из дома помятым или непричесанным. Его ногти всегда были подстрижены, а зубы почищены. На туфлях или на ботинках никакого намека на пыль или грязь.

— Совсем ты, Мишка, испортился! Городским стал, — упрекали свои, деревенские, в редкие приезды.

Тогда он не придавал значения этим замечаниям, считая, что сельчане жгуче завидуют ему. Ведь почти все мечтали попасть в город, но повезло очень немногим. Да и те не сумели приспособиться. Пожив с год-другой, возвращались обратно к своему, привычному.

— В городе жить можно. Работы прорва, развлечений — тьма, но не для нас! Побоялись мы в себе человеков потерять. Вот и воротились, покуда что-то сбереглось, — говорили.

«Что-то там обо мне судачат?» — задумался Смирнов. И представил мать в избе, сидит у стола перед керосинкой или молится на старую потемневшую икону Христа. С ней она делилась всеми заботами, радостями и свято верила, что Он не только слышит, но и помогает во всем.

Вспомнил, как рассказывал матери о делах, которые расследовал, как раскрывал убийства, ловил воров. Мать слушала, затаив дыхание, не перебивая. Раньше она рассказывала сыну сказки на ночь. Всякими они были, но обязательно со счастливым концом, чтоб сын спокойно спал и улыбался во сне.

Мишкины «сказки» были совсем другими. Когда их слушала, болело сердце, слезы сами бежали из глаз. А ночью, когда сын оставался ночевать, зажигала лампадку и, став на колени, молилась горячо, неистово, прося Господа защитить и помочь Михаилу.

О! Если б знала она, как много умалчивал и скрывал от нее сын, потеряла бы сон навсегда.

Она, конечно, обрадовалась, узнав, что ее мальчонка вздумал поступить в институт, стать юристом. Если б знала, что ждет его впереди, на колени бы упала перед ним, со слезами умоляя остановиться и одуматься, не рисковать собой всякий день. Тогда, в то время, он был совсем другим, послушным и добрым. Он обязательно уступил бы ей и остался в деревне, но кто мог предугадать заранее? И она гордилась, хвалилась всей деревне, что Мишку приняли в институт, что он теперь будет учить законы, от которых, быть может, станет легче жить и деревенским.

— Твой мужик тоже грамотным был, институт закончил. А где теперь? Загинул. Единая ушанка с него уцелела, — напоминали об отце-геологе, погибшем в сибирской тайге. Его друзья рассказали о медведе-подранке. Тот выследил обидчика, напал внезапно. Никто ничего не успел сообразить и помочь, лишь кровавое пятно на снегу, обрывки одежды. Уцелела лишь ушанка.