Последняя охота

– Очко в твою пользу, приятель. Мы не нашли кишки Юргена, где ты их спрятал?

– Выбросил в реку.

Кляйнерт оторвался от компьютера, посмотрел на Крауса. Признания – дело серьезное…

– А одежду?

– Сжег… – Преступник снова сделал паузу.

Он двигался вслепую – отвечал на вопросы викторины наугад.

Ньеман встал, выключил камеру. Присел на угол стола, наклонился к Краусу и сказал доверительным тоном:

– А теперь перейдем к самому главному – побудительной причине. Зачем ты это сделал?

Краусу было не по себе, он опустил голову и уставился в какую-то невидимую точку на полу. Ньеман уловил его запах – сухие травы, пряности, дым, машинное масло, – и к горлу подступила дурнота. Так пахло от его деда, вечно бродившего по лесам или чинившего свой старенький «Пежо-404». Вдруг показалось, что на него надвигаются цветущие леса давних лет.

– В детстве, – начал Краус, – я однажды следовал за псовой охотой… пешком. Шел по следам мерзавцев с их рожками, собаками, лошадьми… Парад убийц. Они выгнали оленя к пруду. Животное обезумело от ужаса, не зная, что выбрать – смерть в ледяной воде или от рук кретинов, вырядившихся грумами…

Ньеман вздохнул и закатил глаза, давая понять Краусу, что детскими воспоминаниями его не растрогать.

– Кончилось тем, что олень прыгнул в пруд, а эти сволочи догнали его на лодке и закололи ножами. Я помню, как кричал тот рогатый красавец, вижу его глаза… Тоска и отчаяние в них были совсем человеческие…

Он издал странный звук, напоминающий шорох сминаемой бумаги.

– Ты знаешь, что зверя, спасшегося бегством во время псовой охоты, все равно приходится убить? – спросил он, взглянув прямо в глаза Ньеману. – Стресс сводит его с ума…

В свете лампы, в профиль, Краус напоминал одну из трофейных голов, висящих на стенах столовой Стеклянного Дома.

Этот человек – одна из жертв Гейерсбергов. Охотничий трофей. Стрелки, убивая животных, походя уничтожили человека.

– Получается, ты убил Юргена, чтобы отомстить за оленя?

– Я мстил за природу! – выкрикнул Краус. – Гейерсберги – грешники перед Господом и Вселенной!

Ньеман раздраженно-брезгливым жестом стер попавшую на руку каплю слюны – он питал отвращение ко всем выделениям человеческого тела.

– Почему ты решил убить Юргена во время именно этой охоты? – спросил он.

Краус хитро улыбнулся липкими от белой пены губами.

– Все охоты одинаковы. Сильные преследуют слабого. Смерть невинного существа становится для них наградой.

– Во время охоты с подхода животное успешнее всего сопротивляется человеку, – сказал Ньеман.

– Ты веришь в подобный бред? – фыркнул Краус.

– У Юргена был шанс побороться?

Преступник изумился вопросу, как будто вспомнил, что ему придется отвечать за преступление, которое он пытается присвоить.

– Я напал на него по-предательски, как делают все охотники.

– Ты очень хорош. Юрген был не из тех, кого легко застать врасплох, – прокомментировал Ньеман.

– Знаешь, что такое манок? – спросил Краус.

– Думаю, ты нам сейчас объяснишь.

– Это маленькая свистулька с голосом косули. Манок используют в период течки. Олень бежит на зов прекрасной самки, а его ждет псих с ружьем.

«Скольких негодяев я взял, когда они возвращались к своим женщинам?» – спросил себя Ньеман. Манок он в своей работе не использовал, но был очень опытным охотником и умело играл на слабостях своей «дичи».

– У охотника с подхода манок с голосом олененка. Самка кидается на помощь детенышу и получает пулю в грудь. В случае удачи удается зазвать еще и самца. Так-то вот…

Ньеман поднялся и сделал несколько шагов по кабинету. Страстная обвинительная речь Крауса против охоты – пустая трата времени.

Внезапно Краус вскочил, развернул плечи и выпятил грудь. Он сейчас был мучеником, святым Себастьяном, ожидающим дождя стрел.

– Они и с людьми обращаются, как с животными. Мир погибнет от рук такого отребья!

– Что ты там бормочешь насчет людей?

Активист тяжело опустился на стул:

– Ничего.

– Хочешь сказать, Гейерсберги и людей убивали?

Краус помотал головой:

– Не в прямом смысле слова. Они управляют своими предприятиями в точности как охотятся. По принципу «Пусть победит сильнейший», то есть пусть слабейший сдохнет…

Сыщик почувствовал разочарование. Ему на секунду показалось, что он заметил, как промелькнула какая-то тень, намек на след, но это была всего лишь банальная речуга левака, пекущегося о природе, ненавидящего людей и повсюду видящего чудовищ.

– Ладно, парень, сейчас тебя проводят в твои апартаменты.

– Но я ничего не подписал! А как же мои признания? А обвинение?

Ньеман дружески похлопал его по плечу:

– Успеется, дружок, торопиться некуда.

22

– Краус нас поимел… – сердито буркнул Кляйнерт.

Они шли по коридору второго этажа – линолеум на полу, блестящая краска на стенах… все как будто отделали пластиком. Немецкий казенный декор был ничуть не богаче французского.

– Начнем с нуля? – спросил он на подходе к лестнице.

– Не с нуля – с трех, – ответил Ньеман, – вернее, «на троих», вы, я и Ивана. Кстати, я оценил, что вы позволили мне допросить этого недоумка.

– Между прочим, – улыбнулся немец, – ваша коллега все еще не вернулась?