Последняя осень

Как-то раз она пригласила меня на конюшню, покататься на лошадях. В то время моё чувство к ней было больше, чем просто симпатия: я был, не побоюсь этого слова, влюблен в неё, и, конечно же, сразу согласился на приглашение, хотя с детства очень боялся лошадей.

Она с большим увлечением показывала мне конюшни, манеж и многое другое, но больше всего меня поразили огромные территории вокруг, которые включали в себя большой лес и пастбища. Вся территория была окружена высокими изгородями, чтобы лошади могли свободно бегать по полям и лугам и при этом не потеряться. Здесь было очень красиво, и всё дышало умиротворением, жило своей неторопливой жизнью, центром которой являлись эти гордые, грациозные и сильные животные.

Тогда я впервые увидел Женю по-настоящему счастливой: она смеялась, показывая на жеребят, рассказывала истории старых лошадей и о том, как люди излечиваются от своих недугов или страхов, общаясь с ними. Она рассказывала про детей-инвалидов, которые нашли близких друзей в этих умных животных, и о том, как, слившись с ними в единое целое, дети могут почувствовать себя здоровыми, быстрыми и сильными.

Мы подошли к одному из небольших загонов, по которому прогуливались несколько коней, как вдруг, Евгения, сняв свои туфли, ловко забралась на деревянную ограду. В эту минуту я заметил быстро скакавшего к ней из дальнего угла кремового цвета коня, подбежав, он остановился вплотную с Женей, а она ловко перепрыгнула на неосёдланного коня верхом, ухватив его за гриву. Не успел я опомниться, как они уже резво скакали к калитке.

– Иваныч! – радостно крикнула она весёлым громким голосом.

Повернув голову, я увидел быстро бежавшего низкорослого мужичка, который, не теряя ни секунды, очень ловко распахнул ворота, и вовремя – они скакали уже галопом и, если бы он промедлил, конь, наверное, должен был перепрыгнуть через довольно высокую ограду. Она помахала мне рукой и, чуть наклонившись к коню, направила его в сторону леса.

Я подошёл к мужичку.

– Дикарка, – строго, но по-отечески и не скрывая восхищения, проворчал он.

Это был старик лет шестидесяти пяти с чёрными, изредка седыми волосами, нависшими над прищуренными глазами бровями и большим, орлиным носом. Множество глубоких и мелких морщин покрывало его загорелое, почти чёрное лицо. Судя по всему, это был один из конюхов. Меня поразили его руки, большие, сильные пальцы и огромная ладонь, но при этом он был невысокого роста, гораздо ниже меня.

Вытащив самокрутку, он закурил, дым окутывал его лицо и растворялся в воздухе. Мы вместе стояли и смотрели вслед быстро удаляющимся Евгении и её коня.

– Жаль её, – сказал старик немного хриплым голосом, – ладно хоть коня ей оставили, – добавил он так тихо, что мне пришлось даже нагнуться к нему поближе, чтобы расслышать.

– А разве это всё не её сейчас? – спросил я.

– Нет, продали за долги, только конь её собственность и дом, – он сплюнул и глубоко затянулся, красный огонёк на самокрутке быстро бежал по ней, испепеляя бумагу.

Я молчал.

– Отец её проигрался, – через некоторое время продолжил он, – работящий был мужик, да только слабость была – рулетка, и чёрт знает, где он там ещё спускал. Всё пытался, видимо, отыграться, да только больше долгов делал.

Он докурил. Потушил окурок указательным и большим пальцами и, достав из кармана небольшой тряпичный мешочек, положил его туда.

– Вон на конюшне и застрелился, – старик махнул в сторону конюшни, – не смог пережить позора, да и стыд такой был перед дочерью и женой: гордый был он страшно. Выстрела никто не слышал, только лошади взбесились, подняли шум, я подумал, может, лиса забралась или чужая собака, проверить пошёл, а там такое… Благо хоть дочь не обнаружила или жена, – он замолчал, всё еще смотря в сторону, куда ускакала Евгения.

Где-то послышалось ржание лошадей, шум ветра, игравшего с ветками недалеко стоявшей берёзы, ласкал слух, оставшиеся кони в загоне тихо щипали траву и, казалось, дремали, убаюканные тёплым июньским ветерком. В воздухе тянуло свежескошенной травой.

– Ну, а ты ступай, она только к вечеру вернётся, – сказал конюх немного грубым голосом; в первый раз за время разговора он посмотрел на меня, глаза его были ясные и умные, но было в них ещё что-то отталкивающее и гордое. – И нечего тебе около неё околачиваться, не по зубам она тебе! – добавил он резко и, отвернувшись, медленно пошел в сторону конюшен.

Я стоял, и мне было не по себе – то ли от услышанного про отца, или из-за обиды на слова старика, но спорить я не стал, да и не смел, потому что понимал в глубине души, что тот прав.

Время шло, моя влюблённость к Евгении постепенно прошла, и мы остались хорошими друзьями.