Последняя пастораль

— А интересно, они там, на кладбище, под землей, тоже выясняют политические взгляды?.. Простим долги ближним своим… С победой, негодяи! С по…

8

И вот весь город вышел навстречу Иисусу…

Евангелие от Матфея, 8, 34.

Что это с нами? Что произошло? Вдруг поползли, ползем на коленях, Она так даже руки молитвенно простерла. Как будто подхватило нас что-то. Мы лежали на влажном песочке, оглушенные и опустошенные недавней волной, что наконец слила, соединила нас, и вдруг Она подняла голову, приподнялась: «Боже, смотри!» Я тоже глянул, там — человек. Метрах в ста от нас стоит человек и смотрит в нашу сторону. И мы поползли. Чтобы только не исчезло чудо, не растворилось, как мираж.

Поползли, как ползали — кто там? прокаженные, блудные сыновья? — к воображаемым спасителям, ступившим на Землю богам. А тут было большее: нашу Землю снова удостоил, осчастливил посещением человек! «Следу человеческому радоваться будете» — а тут не след, а сам, весь, вот доползем, и можно потрогать рукой. Чудо длилось, не пропадало, оно в голубом, в небесно-голубое одето, за ним на земле горит оранжевое пятно, человек что-то снял, бросил — скафандр астронавта, что ли?

Странно, но мы и правда с Нею почувствовали себя потерянными и найденными Мы уже стояли, поднявшись с земли и прижавшись друг к другу, как дети. А ему, пришельцу, казались, наверное, дикарями.

Нет, вот так стояли первые люди, первые Он и Она, познавшие стыд, пред грозным оком создавшего их и приревновавшего — к чему, к кому, долго выяснять; была, была в том гневе ревность, а иначе не объяснишь силу гнева и суровость кары. Где третий, там ищи ревность. Мысленно я так и называл уже пришельца — Третий. Мы были наги перед ним, а он — в тонком голубом трико астронавта, и взгляд у него был совсем не как у нас — не молитвенный, а удивленно-иронический и немного как бы пьяный.

— О, смотрите, что я вижу! — орет он, точно не один спустился, а кто-то там еще есть. — Завидуйте мне, негодяи: тут лето, тут люди, женщина!. Загорают!. Молодец, писака, сочинять так сочинять!

Кажется, он по-английски прокричал, но для нас все языки — лишь различные фонетические вариации языка, на каком мы сами думаем. Совсем как во сне бывает: ты этого человека не знаешь, но его мысли — это не его, а твои мысли…

Однако парень приятный, а плечи, плечи! Лицо, правда, немного шальное, если не пьяное и ослепительно белозубое. Кожа темная, ну не совсем, скорее смуглая, а улыбка прямо-таки детская! Да что говорить: он прекрасен! Ведь это — человек! Она первая на шею бросилась, как сестра к обретенному наконец брату. Повисла, поцеловала. И уступила мне эту радость — обняться с человеком. Но мы лишь похлопали друг друга по спине, а я при этом почувствовал и не мог не отметить, что мускулы у него вялые, опавшие, хотя от размаха плеч веет силой. Долго летал. Неужто кто-то еще летает, плавает?..

Как он прекрасен, мой недавний враг, как рад нам, как счастлив, что я жив, что увидел Ее, нас видит! Что нас осталось хотя бы трое. Снова схватил меня за плечи, ослепляет белозубой улыбкой, орет, закинув лицо кверху:

— Вот он, человек, — живой! Живой! Будь проклят ваш вонючий гроб!

А Женщина уже возле скафандра, ощупывает его оранжевое покрытие, яркий цвет просто ослепляет. Пытается прикинуть, приподняв, с трудом удерживая перед собой, к лицу ли Ей материал. О, женщина!

Наш гость — истинный джентльмен — тотчас стал стаскивать, срывать с себя голубое трико. Остался в розовых трусиках. (А я уже и забыл, что бывают на свете такие вещи.) Отвернувшись (вот уже и стыд на острове нашем объявился!), Она натягивает наряд астронавта. Из прекрасной сделалась незнакомо прекрасной, новой, глаз не оторвать: нет, настоящая женская нагота — это угадываемая, умело прикрытая нагота.

— Дьявол меня забери! — все удивляется гость. — Сверху кажется, что сплошь дым и сажа, а у вас тут!..

— Так вы все еще… — При Ней не захотелось договаривать. Он за меня это слово выкрикивает:

— Все еще воюем! Пока Юг не выплатит все до последнего цента Северу, а Восток не уберет свои лозунги. Ха-ха-ха!..

Нет, джентльменскими не назовешь ни хохот, ни восклицания веселящегося гостя, а лицо — узнаю лицо пьяного человека. Но все равно, все равно здорово, что он здесь. И поговорить очень бы хотелось, что и как там (он ведь откуда-то оттуда), что с нами со всеми — и с Востоком, и с Западом, и с Югом, и с Севером. Но не до того, все наше внимание — на Женщину: самое важное для нас сейчас, чтобы Она была счастлива обновой. И мы дружно помогаем Ей — взглядами, восклицаниями — понять, как на Ней это выглядит и, главное, как выглядит Она сама.