Последняя патриотическая

Утром, снова вдвоем, шлепают в город за самогоном.

– Командир сказал: час на сборы. Успеем!

И вот наконец уезжают. Грузят в гражданский ЗИЛ и на БМП Запорожца последнее барахло, рассаживаются в машину и верхом на броне. На «ребристой», в танковом шлеме, подсвечивает синими «фарами» успевший опохмелиться Рояль. Пока эти сборы, на шахту прилетает от укропов несколько мин – почетные проводы. На них никто не обращает внимания.

– «Синяя лавина», – смеется им вслед Орда. – Ты знаешь, куда они бронемашину Рояля девали? На спирт у коммерсантов сменяли!

Да у самих не лучше…

Последние вести с «Семерки», фронтовые будни отряда Сочи.

Долго не знали, чем отбиться от «Оплота» с их танками, пока не продуло в мозгах – освятить проклятое место! На «Семерку» прибыл святой отец, отслужил молебен, побрызгал святой водой казарму, все комнаты, помахал кропилом во дворе и полил живой водичкою всю эту нечисть – Сочи, Спеца и Сармата с Братишкой. Те, как на них попала вода, чуть не вспыхнули, как антихристы. Но ничего, устояли, только серный дымок пошел…

На «Семерке» все дружно сняли шевроны «Беркута», забыли само это слово и, намалевав на воротах белого оленя с желтой стрелою в боку, объявили себя казаками области Войска Донского.

И «Оплот» ведь действительно больше не приезжал. Помогает, значит, от танков святая вода.

Да, только от танков и помогла…

– Я в гробу видал эту «Семерку»! – Совсем сбежал оттуда, угнав с собою «газель», Карабах. – Сплю нынешней ночью. Всё тихо. Даже не бомбит арта. Вылетает в коридор пьяный Сармат и орет: «Война!» За ним Сочи в красных трусах, с пистолетом: «Вставай, проклятьем заклейменный!» Дневальный у его дверей падает сразу к бою. Все бегут по казарме с оружием. Вылетает в довесок Спец: «Китайцы окружают!» Там реально всех «белочка» посетила.

Шайтан за день до этого ездил туда забирать свои вещи. Остался с ночевкой.

– А я ночью от крика проснулся. Орет в коридоре эта Баба-яга, костяная нога – Братишка: «Вмажь ему! Вмажь ему! Еще ему вмажь!» И такие сочные глухие удары – бьют, через дверь слышно. И снова она: «Дай я его пристрелю!» А ей голос Сармата: «А что, можно?» А ведьма снова визжит: «Да за такое убивать мало!» И – бах! – выстрел. Возня какая-то – и тишина. Слышу: по коридору шаги. Остановились. Сочи своим хриплым голосом: «Что тут у вас происходит, мать вашу так?» и дальше по словарю. Ведьма с Сарматом наперебой: «Ты знаешь, что он сказал?! Ты знаешь, что он, урод, сказал?! Что наш „Беркут“ – говно!» Снова слышно шаги – уходит Сочи.

Дай, думаю, посмотрю. Выхожу. Скачет в коридоре сатанинская эта семейка, подогретая на спирту, и рядом боец какой-то сидит на полу на коленях. А над ним Сармат отбирает у жены пистолет: «Дай я сам его застрелю!» Отобрал и – бах! – пулю под ноги ополченцу. А тот, тоже синий: «Да вы, криворукие, даже застрелить прилично не можете!» Вылазит откуда-то Спец: «Чего тут у вас?» Ему: «„Беркут“ говном обозвали!» Спец разворачивается обратно: «Пойду за пистолетом, пристрелю его…»

Я, короче, ушел. Потом они увели бойца куда-то во двор, и там еще несколько раз бахало. А потом вышел Сочи и на них наорал: «Да вы спать не даете! Кто-нибудь уже пристрелит его?!» Тем и закончилось. А ополченца того я видел следующим утром, когда уезжал. Помятый был да побитый, но ничего, живой. Пил он, кажется, вместе с нечистью этой, там и проговорился.

Весь день на город падают мины.

На границу, забирать ценный груз, ездил на «газели» Орда. Первая Интернациональная прислала нам пятерых россиян-добровольцев и гуманитарку – теплые зимние вещи. Этих пятерых мы сразу забрали к себе, а вещи поделили на всю разведку – местных и россиян.

Шайтан первым делом напялил камуфляжный зимний «шуршун». Ходит одетый по комнате: «Ну и что, что шуршит. Пусть слышат, как на них смерть надвигается!»

Двенадцать

Каждая ночь имеет свое меню…

На верхнем этаже «Пантеона богов» назначила встречу разведка – и в бурю на свидание, и в дождь на собрание, приходить без опоздания. За стенами собрания спит каменным сном город. На столе россыпь печенья, бумаг и патронов и самодельная, рисованная карта с картинками горящих машин. Теплится настольная лампа, и в желтом болезненном свете кочуют по стенам чудовищные тени людей. Переступив запретный порог, вползает в бетонную комнату сонная заоконная полночь; черная, как заколдованная душа. Уже все сказано, уже все связано. Догорает в пепельнице последняя горькая сигарета.

– Медлить больше нельзя. Она должна сгореть, эта колонна, – сидит над лампой, двигая скрюченными пальцами, чернокнижник Орда. – Останется только один – язык.

И вот всё брошено там, где мы жили вчера. Оставлены Северу все телефонные номера, все русские и украинские паспорта, все настоящие имена. С собой лишь оружие, оружие и оружие – пулеметы и огнеметы. По банке консервов на сутки да фляжка живой воды, от которой встают убитые царевичи. Полны за спиной свинцовые ранцы, и вот за дверями казармы уже гнутся ко – лени.