Последняя Патриотическая (СИ)

- Сейчас я вернусь. Оружие только возьму, - засобирался Ива обратно в кабак.

- Ну, иди, - опять из толпы.

Ива захлопнул двери, потопал к столу.

- Слышь, друг. У нас небольшие проблемы: мы попали в "котёл". И сейчас нас, кажется, будут варить, - поднимает он с лавки АК.

"Да, да..." - молча кивал за стойкой кабатчик. А Док почему-то сразу поверил, что кончились шутки:

- Где черный ход?!

"Укропы" стреляли им только вдогонку. И если б не темнота, вальнули б обоих. Но везет дуракам и пьяницам, и оба вернулись в отряд. В разорванных маскхалатах, а Ива с простреленной левой рукой, и геройским, как на медали лицом: ну, толпа, принимай попа!

- Выходили из окружения, подбили при отступлении, - озвучил Ива официальную версию. И покатил в госпиталь выздоравливать.

- Да, я его стрельнул по-пьянке, - чуть позже опроверг это Док.

В отряд Ива уже не вернулся - Орда обещал за эту историю засунуть его под топор. Из госпиталя Ива попал на "Семерку", стал там заместителем Сочи, после захвата "Семерки" подался в Луганск, потом в какое-то ЧВК, потом дальше за приключеньями, и так пропал для всех нас.

- Где он? - спрашивал я Орду.

- Для меня больше нет такого бойца - Ивы. Он умер там, еще на Марьинке. При ранении в руку. Не говори мне о нем, - так и не простил ему за это Орда.

Док. Начал в Аэропорту, был на Веселом, участвовал в штурме Дебальцево. Потом пришел "Второй Минск", и стала тоска воевать. А мирно жить уже и невмочь. Док расстался с Республикой, записался в одно ЧВК, стал ждать отправки на юг.

В Чечню - по приказу, на Донбасс - по совести, а в Сирию - за деньгами: вот и вся жизнь.

- Чё, там медом намазано? - спрашивали мы из Донецка.

- Деньги нормальные платят. Пока молодой, повоюю, - ленился он объяснять.

И вот съездил в Сирию, вернулся со своими копейками, быстро потратил, да снова туда.

- Тут не Донбасс! - по интернету слал он из желтых пустынь кадры Третьей Мировой.

И мы только присвистывали, глядя на Апокалипсис.

А потом Дока убило. В марте Шестнадцатого разнесло на фугасе в каком-то ауле. В том самом месте, где "деньги платили нормальные". Было ему двадцать восемь лет. Жил он в Челябинске. Не женат, детей нет. Идеальное мясо для мясорубки. "Поминальные" от ЧВК выданы матери.

Прощай, Док. Прощай, Ватсон. Прощай, Рома Анищенко. Ты был добрый, и это главное, что осталось теперь вспоминать.

Шайтан.

- Ты про меня не пиши! Чем меньше людей будет знать, что я существую, тем дольше я проживу! - Вечно жужжал он над ухом, проведав про книгу.

- Так я ничего плохого не буду, - старался я вспомнить плохое.

- Это значит, что "ничего хорошего", - сразу угадывал он.

- И о мертвых правду, Шайтан! - знал я, что всё напишу.

Он уезжал из Республики в конце Четырнадцатого года. Протолкался дома лишь пару недель, да дернули черти обратно. Шайтан освобождал Углегорск, благополучно дожил до победы в Дебальцево, да вот на ровном месте вляпался в грязь. В Чечне был сапером, и здесь по привычке прилип ко взрывчатке. Шайтан разбирал патрон ДШК, когда тот взорвался. В госпитале отрезали кисть левой руки и вынули левый глаз. Вернулся в Россию, долго доказывал свою инвалидность, и с помощью общества получил третью группу.

Почти ни с кем не общается. Да, мы не в обиде, Шайтан. Мы помним тебя, и всё понимаем.

Орда. Прошагал Веселое и Дебальцево, хорошо послужил и потужил в армии двух Республик. Был у него Афган и Чечня, и Осетия, и вот на старости лет занесло на Донбасс.

В мае Пятнадцатого "Областью Войска Донского" Орда был приговорен к расстрелу по доносу своих бойцов. Вызвали в казачий штаб в Донецке по надуманному предлогу, а там поставили у забора вместе с товарищем, ополченцем Уралом, кого за компанию, и зачитали расстрельный им приговор: "За подрыв казачьего духа в войсках..."

- Называл казаков трусами и мародерами? - спросили у стенки.

- Еще как называл! - прямее стал у забора Орда. - Называл тварями и мерзавцами. Не хотели у меня идти в бой. Я им: "Вы - нечисть! Вы, же за свою землю воюете! Вперед!" - бесполезно! С позиций сбегали. Под Дебальцево рота Севера взбунтовалась в окопах, оставила передовую и двинулась в тыл. Я с Синим встал с пулеметами, и били им под ноги: "Назад!!! Туда! В окопы! Там - ваша Родина! Застрелю!!!" А они мне: "Два месяца там! Нам Север ни рубля не дал, нам жить не на что. Ты тоже пойми!"... На меня те доносы про "трусов" и "мародеров" не казаки писали. Казаки в бой шли нормально. А писала "нечисть" и "твари", что спрятались в казаках.

- Расстрелять! - Утвердили ему приговор. - Собрать пока желающих на расстрел.

- Парня-то отпустите. Он не при чем, - кивнул старик на Урала.

- Покурите, пока добровольцев найдут...

Пока собирали команду, некий Ирбис успел бросить Бате за приговор: "Они ж россияне! Кого расстреливаете?" Это спасло.

Последний раз я видел Орду летом Шестнадцатого. Уже не в Армии, уже в тяжелом запое, в освобожденном им же Дебальцево.

- Ну, что... За Россию? - гляжу я на поднятый им стакан.

- Россия много раз меня оставляла. И много у меня отнимала. - Не вышло у него молча попить.