Последняя Патриотическая (СИ)

- А, ты, проживи с ними четверть века. Сколько жизни в тебя останется. Они нам ничего не оставили, кроме ненависти, - уже вечером дал мне Японец ответ.

Мы стоим на крыльце уже в темноте, и пролетают над нами созвездия. И в каждом чья-то звезда. Но ты давно знаешь, Японец, что нет на небе твоей. А я знаю, что нет и моей. Потому, что... Потому, что нам всегда стоять в темноте на посту, ничего не имея от жизни. Потому, что для нищих не загораются в небе кометы...

- Мне нужно еще раз к нему, - оборачиваюсь я на казарму. Потому что я знаю: недоговорил на приеме у Севера пленный "укроп". И то, что он скажет, можно услышать лишь мне.

В подвале, за хвостатыми минами, комната с батареями, где на большой деревянной лавке сидит с сигаретой Серго. Не связанный, без наручников, рядом на табурете иконки, снова на шее крестик, на полу кружка с водой. В коридоре пост - интеллигент Стоматолог. Нога на ногу, автомат на колене, из дверей общается с пленным:

- Вот, я бы тебя убил в бою. Но у тебя сейчас нет оружия, а у меня есть. И тебя здесь пальцем за все время никто не тронул. Потому что мы не равны. Нянчи дома детей. Пока я здесь, тебя не тронут. - И улыбается былыми зубами в черной бороде. - Но через час я меняюсь. Извини.

Стоматолог здесь лишь десять лет, и он, азербайджанец, не прочувствовал четверть века, прожитого с "украинцами". Через час приходит другой - дончанин Белый, у кого в копилке та самая "четверть века". Прошел аэропорт, прошел Саур-Могилу, Иловайск и другие кошмары. Где-то в республике семья. Ходит по коридору, не может спокойно сесть. Ходит и молчит. Наконец, встает в проеме дверей: злой, с красной шеей, где дергается кадык.

- Никогда не был здесь?

- Никогда, - не движется на лавке Серго.

- А сейчас, на чёрта, приполз, гад? - зная, что не будет ответа, смотрит на него Белый. - Зачем, ты, сюда? Ты, меня на своей Волыни видал?.. Пришли, людей убиваете. Детей убиваете! Как вы, гады, города наши бомбите! И всё врете, погань, по поганым своим телевизорам, что мы тут сами себя бомбим!.. Знаешь, о чем я сейчас жалею? - Становится вдруг он спокойным. И оттого страшным. - Что убить тебя не могу.

Этот сидит, как камень, как повесть настрочена - "Вий": колени врозь, воткнув в пол глаза; поднимешь - убьют.

- Шо, вы с ним медлите? Вывели на двор, да шлепнули сразу. Желающих - пол казармы, - отворачивается от меня Белый.

Ушел он и больше не возвращается. Сидит в конце коридора, справляется с нервами. А у этого кипит голова: пока баба с печи летит - семь дум передумает.

- На родине вдруг посадят теперь...

- За что?

- Не знаю. За предательство может быть.

- А семье за это, что будет?

- Не знаю... Не знаю... - трет он ладонью лицо.

- Ты, почему не стрелял, там на шахте?

- Не знаю, теперь уже не знаю... Думал, какая-то особая разведка...

- Просмотрел?

- Да, просмотрел. Я не помню. Я письмо жене не дописал...

- Номер помнишь ее?

- Да.

- Диктуй мне. И никому про это. Детям по сколько?

- Одному четыре года, другому четыре месяца.

- Пацаны?

- Да, оба мальчика.

- Куда пойдешь после войны, если выживешь?

- В армию не пойду.

- Страшно, тебе, Серго?

- Да, страшно.

- Детей хочешь увидеть, как вырастут?

- Да, хочу.

- Серго, мы все здесь за детей. Понимаешь меня, Серго?

- Да, тебя понимаю.

- И нам не платят по три тысячи гривен в месяц. Мы здесь бесплатно, Серго. Кто месяц и два, а кто по полгода бесплатно. Потому что за детей. Веришь мне?

- Да, я верю.

- Мы в плен тебя взяли, я тоже там был.

- Я не запомнил. Никого не запомнил.

- Я знаю, поэтому говорю. Тебя обменяют. Не убьют. Запомни.

- Спасибо.

- Прощай, Серго.

- Спасибо...

В отряде "сухой закон", но Север отпустил литр спирта - поить за фортуну орлов.

- Дикой, разливай, - ходит Орда, меж двух столов, в кабинете разведки.

- У меня рука дрогнет, вы мне рожу набьете, - всегда "на дурочке", - легче жить, - руки в боки Дикой.

- Чего собрались-то? - опоздал кто-то с поста.

- Какой-то "укроп" свободу свою потерял, - смеются за кружками.

Да вот, тоска - литр спирта на полтора десятка бойцов. И - дело к ночи, расходится на своих двоих, не качнувшись, разведка. Носы красные, а лица синие: порохом жженые, морозами луженные...

-----------------------------

В конце декабря я уезжал с Донбасса домой. Уже на границе достал телефон, набрал номер Евы - жены Серго.

- Да, по-русски говори, Ева! Я мову не понимаю. Я - россиянин.

- Я поняла вас.

- Где он сейчас у тебя?

- Не знаю. Мне сообщили, в полон забрали его.

- Да, в плену он. В Донецке. Я видел его месяц назад. Я в плен его брал. Он жив у тебя. Его должны обменять. Жди, что обменяют.

- Я жду. Мы все тут переживаем... Когда обменяют?

- Я не знаю. Не знаю, правда.

- Он здоров хоть?

- Да, был в порядке. Я обещал ему, позвоню тебе, расскажу. Всё, я позвонил. Жди его. Его обменяют. И сюда не звони. На этот номер уже не звони. Прощай, Ева.

- Прощайте.

За нашей границей я разломил пополам, и выбросил сим-карту украинского "Лайфа".

Потому, что уезжал из Донецка уже навсегда. Потому, что такое счастье, как Новороссия, бывает только однажды. Вернулся в Россию - и потерял его навсегда.